Любовные хроники: Люк Маккензи
Шрифт:
— Я не понимаю, Мама Роза, — пробормотал Люк.
— С самим собой бороться. — Хани наклонилась над столом. — В тебе все время борются дух и плоть.
Люк подмигнул:
— Да что скрывать!
— Карты гаварят, че ты шибко упрямый человек, и ежели злость в тебе закипит, удержу не знаешь. Ты представитель закона или что-то вроде этого.
— У-ди-ви-тель-но, Мама Роза! Как вы догадались? Наверное, меня выдала шерифская звезда.
— Мама Роза думает, что ты несерьезно к ней атносишься, а? — Она посмотрела на другую карту. — Эта карта
Люк приподнял брови.
— И таинственная женщина. — Хани тряхнула еще одной картой.
— Да что вы? И как же она выглядит? Хани показалось, что он едва сдерживает смех.
— Ана очень красивая! Очень! С белыми валасами! — Вытащив короля, девушка воскликнула: — Ага! Вот твоя любимая карта! Тебе везет! Ты скоро женишься на большой, толстой женщине! Труднавато тебе придется, но патом все наладится!
— Жду не дождусь, — сухо заметил Люк.
— Уж Мама Роза знает. А вот еще одна карта показывает беду. Аттаво, что шериф больно сердит.
— Беду? — переспросил Люк, вглядываясь ей в глаза.
Девушка продолжала невозмутимо выкладывать карты. Она нахмурилась — карты предсказывали серьезные неприятности, врагов и болезни. Хани быстро смешала карты.
— В чем дело, Мама Роза? У меня что, быстро кончится медовый месяц?
— Нет-нет, — затараторила она. — Вижу светлавалосава мужчину. Он вааружен. — Она бросила перед шерифом несколько карт. — Неприятности. И опасность.
— Для меня или для этого светловолосого? — спросил Люк.
— Мама Роза не знает. Но тебе будет трудно… Панадабится много смелости. — Хани выудила из колоды еще две карты. — А это че? Ага! Чернавалосый мужчина. Но от него нет опасности! — Девушка не на шутку встревожилась тем, что показали ей карты, поэтому испытала явное чувство облегчения, когда ей попался бубновый туз. — А вот это харашо! Все наладится! Мама Роза видит победу! — Хани лукаво улыбнулась. — Ты получишь большое удовольствие со своей толстой женой. — Она игриво ущипнула шерифа за щеку.
— Что ж, рад это слышать. Не худо бы и перекусить. Ты, наверное, проголодалась, сойка, прости, Мама Роза.
Возмущенная, девушка вскочила со своего места и подбоченилась.
— Ох Люк! Как ты мог так провести меня?
— Не знаю даже. Но как говорится: «С кем поведешься…»
— Так ты не поверил мне?
— Ни на йоту, — усмехнулся Маккензи.
— А что же выдало меня? — с цыганским акцентом спросила девушка.
— Мисс Хани, да я в жизни не слыхал, чтобы цыганки так говорили. — Он снял с головы шляпу. — К тому же прекрасные голубые глаза я узнаю где угодно.
Хани смутилась:
— Да что ты? Бьюсь об заклад, кто-то тебе сказал, что я и есть Мама Роза!
— Нет. Просто я услышал, что кто-то гадает в этой палатке и «заподозрил», как ты выражалась. Девушка стянула с головы парик и косынку.
— Будь осторожен, Люк, я и в самом деле умею читать карты таро. — Она тряхнула своими светлыми кудрями. — Как хорошо снять парик!
Глава 20
Когда Хани переоделась и вышла из палатки, уже стемнело, но базарная площадь была освещена мягким светом луны и многочисленных китайских фонариков. Почти все палатки опустели: Лили вернулась в «Лонг-Бранч», а Синтия Нельсон, которой удалось продать все ароматизированные шарики и пирожки, испеченные дамами Стоктона, под руку с мужем ушла домой.
Лишь кое-где небольшими группками стояли, болтая, женщины, да около палатки с пивом толпились мужчины.
Люк купил сандвичи с ветчиной, кружку пива для себя и сок для Хани. Подкрепившись, они направились к берегу реки. Люк растянулся на траве, закинув руки за голову.
— Хороший был день, — заметила Хани. — Думаю, для церкви собрали немало денег.
— Где ты научилась читать по картам таро, сойка? — полюбопытствовал Маккензи.
— Я много ездила с балаганом.
— И когда это было?
— Мама Роза не только плод моего воображения, как тебе могло показаться. Я выросла в балагане. Мы, как цыгане, исколесили всю страну, нигде подолгу не задерживаясь. Я многому тогда научилась. К восьми годам я была ловким Карманным воришкой. А в двенадцать уже умела читать по картам таро.
Перевернувшись на живот, Люк задумчиво подпер голову руками.
— Неужели у тебя не было дома? — продолжал он расспросы.
— Нет. Моим единственным домом был балаганный фургон, принадлежавший дяде.
— А где ты родилась?
— Я даже и не знаю. Мама говорила, что это вроде случилось в Висконсине, но папа всегда утверждал, что мы к этому времени уже оказались в Миннесоте.
— А твои родные еще живы? — спросил Маккензи, с интересом наблюдая за менявшимся выражением лица девушки. Он с удивлением подумал, что почему-то никогда внимательно не наблюдал за ее лицом.
— Нет. Мама умерла, когда мне было двенадцать, — ответила Хани. — А отец допился до смерти шестью годами позже.
— А других родственников у тебя нет?
— Только дядя.
Люк вспомнил, что в бреду девушка часто упоминала своего дядю.
— А почему ты оставила балаган?
— Вскоре после смерти моего отца, дядя попытался… — Ее глаза презрительно сузились. — Ну-у… Скажем, он перестал относиться ко мне, как к племяннице.
— Ты хочешь сказать, он попытался…
— Да, он хотел, но я сумела вырваться и ударила его по голове бутылкой от виски. А потом я убежала. С тех пор я не видела своего дядю, да, признаюсь, и не испытывала желания видеть его. Он тогда не в первый раз приставал ко мне — после смерти мамы он то и дело старался, как бы случайно прикоснуться ко мне, поцеловать меня… А уж когда папы не стало, он и вовсе всякий стыд потерял. — Хани брезгливо содрогнулась. — Ох, как же я ненавижу этого человека!