Любовные секреты Дон Жуана
Шрифт:
– Еще кусочек пирога, Дэнни?
– Нет, Оливер, спасибо.
Здесь хорошо. Солнце светит, вокруг друзья, из дома доносится смех Поппи.
– Миранда, как Калеб?
Калеб – семилетний сын Миранды, малопривлекательное существо с отвратительными манерами и страстью к насилию. Краем глаза я вижу, как он самозабвенно расчленяет извивающегося червяка палочкой от леденца. Миранда – деловая женщина, не лишенная живости и преуспевшая в пиар-бизнесе. Даже сейчас она разговаривает так, будто отчитывает одну из трех своих секретарш.
– Спасибо, хорошо. Как все мальчики. Ты же знаешь. Вечно какие-то драки.
А через несколько лет разборки и перестрелки, думаю я. Червяк уже разделен на шесть частей. Улыбка Калеба становится все шире.
– Милый мальчик. С отцом часто встречается? Обстановка слегка накаляется. Лиз демонстративно ставит чашку.
– Он уехал за границу на полгода. Звонит иногда.
– Вот сволочь, – бормочу я.
Бросать ребенка из-за того, что распался брак, – непростительно, недопустимо, по-любому, это последнее дело. Хотя, должен признаться, был момент, когда после очередного, четыреста сорок восьмого скандала за неделю мне захотелось исчезнуть, я лелеял мечту раствориться, убежать от всего этого подальше, оставить руины позади и начать все сначала. Это выглядит заманчиво, особенно со стороны. Кто знает, будь у меня другая женщина, другая жизнь… Но это неправильно. Так нельзя.
– Мне кажется, Калеб примирился с его отъездом.
Червяк разделен уже на двенадцать частей. Калеб тихонько смеется. Он присматривается к улитке, неторопливо переваливающейся по декоративному кирпичу сада. Кирпичу, который я выкладывал, в саду, который я вскапывал и взращивал в течение нескольких лет.
– Дэнни, возьми еще пирога.
Отвали, Оливер. Ты хочешь меня отравить. Отравить любовью, на которой замешан этот пирог, любовью, которой ты владеешь и от которой я отказался. Непонятно, почему она снова стала притягательной, как только ты заполучил ее.
– Ты приготовил этот пирог по особому рецепту? – задал я провокационный вопрос.
– О, я не умею готовить! – Оливер виновато щурит глаза. Очевидно, он считает свою гримасу очаровательной.
– Ах, я бедный-несчастный! – передразниваю я почти шепотом.
– Я просто не умею, – говорит Оливер, глупо улыбаясь.
– Мужчины безнадежны, – изрекает Лиз с радостью и предсказуемостью, которой позавидует небесное светило.
– Правда? – спрашиваю я, допивая чай.
– Она просто шутит, – объясняет Шарлотта. – Мы любим мужчин, ведь так?
– Конечно, – кивает Миранда. – Ты слишком чувствительный, Дэнни.
– А ты, Лиз, не любишь мужчин, да? – спрашивает Оливер, бросая на меня заговорщический взгляд. Эти полмиллисекунды он мне почти нравится.
– Но я и не испытываю к ним неприязни, – говорит Лиз, скручивая косяк со сноровкой наркомана. – Просто я не считаю, что они идеально устроены. У них странные представления о жизни.
Пусть так, все нормально, я – наивный, ничего не понимающий младенец. Но я сижу во дворе некогда моего дома, в залитом солнцем саду, который тоже когда-то был моим. В этом саду сейчас собрались друзья вокруг домашнего пирога, с кухни, где Бет щекочет Поппи, доносится детский смех, и я чувствую, что вот-вот взорвусь. Слишком часто я все это слышал. Поворачиваюсь к Лиз, сосредоточившейся на своем косяке.
– Ты считаешь, мужчины и женщины равны, Лиз?
Она смотрит на меня удивленно, но по-прежнему невозмутимо.
– Конечно.
– Мы все так считаем, – поддерживает ее Шарлотта.
– Да, – подтверждает Миранда.
Я киваю.
– Скажите мне, в чем женщины превосходят мужчин.
– Что?
– Мы все знаем, что какие-то вещи женщинам априори удаются лучше, чем мужчинам. В этом нет противоречия. Назовите некоторые из них.
– Ну, – говорит Лиз, отклоняясь от спинки стула и начиная получать удовольствие от разговора, – им лучше удается совмещать несколько задач.
– Точно! – восклицает Оливер. – Мужчины обычно узко концентрируются на одной определенной цели, зачастую в ущерб всему остальному.
– Женщины больше прислушиваются к своим чувствам. Думаю, у них умные эмоции в отличие от мужчин, – добавляет Шарлотта.
– Да, – соглашается Лиз.
– Они лучше воспитывают детей.
– И легче общаются. Мужчинам так трудно говорить о своих чувствах, правда? – мягко замечает Шарлотта.
– Это верно, – вновь встает на сторону женщин Оливер, задумчиво подергивая поясок своего – моего– халата.
– А еще, – Лиз глубокомысленно выпячивает губы, – женщины лучше разбираются в человеческих отношениях. У нас гораздо сильнее развито сопереживание.
– Да, – подтверждает Оливер.
– Да, – вторит ему Миранда, умиротворенно кивая.
– А способность любить? – спрашивает Шарлотта. – Женщинам нет в этом равных. Они знают, как это делать. Как отдавать. Как делиться.
– Мужчины сдержанны в проявлении своих чувств, – философски замечает Оливер.
– Женщины – прирожденные дипломаты, – снова вступает Лиз. – Они знают, как выйти из трудной ситуации, как наладить отношения. Мужчинам это не дано.
– Не хочется, конечно, – произносит Оливер таким тоном, что всем ясно – очень даже хочется, – но вынужден сказать: из всего этого можно сделать вывод, что женщины просто более зрелые.
– Точнее, более развитые, – поправляет его Лиз.
– Но это не значит, что мы не любим мужчин, – говорит Шарлотта.