Любовные секреты Дон Жуана
Шрифт:
– Как и все остальные, она имеет право на риск. И это нормально.
– Нет. Ты слишком наследила в моей жизни. Нет.
Долгая пауза. Чувствую, как клубок ярости сжимается у меня в горле. Чтобы успокоиться, иду в ванную и умываюсь. Вернувшись, вижу, что Элис держит пачку листов A4. По пятну от кофе на первой странице узнаю свою рукопись.
«Песчаный призрак».
– Положи на место, пожалуйста. Не советую тратить на это время.
– Я уже потратила.
– Ну и напрасно. Теперь тебе никто не вернет потерянных часов. Это имеет какое-нибудь отношение к нашему разговору?
Она отдает.
– Плохая вещь, – говорит Элис.
– Знаю,что плохая. Но, рискую повториться, не ответишь ли ты, какое это имеет отношение к нам?
Я все еще злюсь, все еще обижен, все еще смущен. И мне вовсе не нужна критическая беседа об отсутствии у меня литературного таланта.
– А ты знаешь, почемуона плохая?
– Потому что я не умею писать.
– Нет. Ты очень хорошо пишешь. А плоха она потому, что все это неправда. Она о том, какими ты хочешьвидеть людей, и о том, каким бы мог быть ты сам. Ты определенно умеешь писать. Просто тебе не хватает искренности.
– Благодарю за помощь. Правда. Это дает мне новые надежды.
– Знаешь, о чем я думала, когда читала эту книгу? Знаешь, как, мне кажется, ее надо назвать?
– Что мне сказать, чтобы остановить тебя?
– Ее надо назвать «Жертва». Потому что она именно об этом. О бедном маленьком Дэнни Сэвидже. Обо всем, чего у тебя нет, но что ты достоин иметь. Замаскированный под греческую трагедию, по сути это роман о жалости к самому себе. О неприятии реальной жизни.
– Ты не имеешь ни малейшего понятия о…
Я прерываюсь на полуслове, поскольку вдруг осознаю: то, что сказала Элис, приводит в порядок давно забытые соединения в моих синапсах. [34] Импульс электрического тока. Сцепление шестеренок. Поворот ключа в замке. Элис же видит только, как я усиленно моргаю, и обеспокоенно спрашивает:
34
Синапсы – специализированные функциональные контакты между возбудимыми клетками, служащие для передачи и преобразования сигналов.
– Тебе что-то в глаз попало?
Может, я обманываюсь. Может, все это напрасно. Но мне кое-что известно про истину: ее можно распознать интуитивно. Иногда ты слушаешь и понимаешь: оно. Я трясу головой, словно получил удар по мозгам.
– Что ты имела в виду, поясни, а то не совсем ясно.
– Ты хотел сказать в этом романе, что Бога нет, так ведь? И некому помочь тебе.
Я смотрю на нее. Новые синапсы соединяются со старыми. Вся сеть включается.
– Я – мученик.И этимотвратителен.
– Что?
– Неважно. Продолжай, продолжай.
– На чем мы остановились?
– Бога нет.
– Да. Ты должен прийти к согласию с тем, что тебе давно известно.
– Знаю.
– Жизнь несправедлива, Дэнни. Но ты с этим так и не смирился.
– Точно.
– Не смирился с произвольностью жизни. Да, Бога нет. И папа с мамой не помогут тебе устроить твою жизнь. И не будет партнера, взявшего на себя роль папы с мамой, которые, в свою очередь, исполняют роль Бога и помогают тебе все наладить. Каждый сам по себе. Как только ты примешь это, мы сможем быть вместе.
– Ты права.
– Значит, ты простилменя?
Долгая, долгая пауза.
– Простил ли я тебя? Так вот к чему весь этот разговор?
– Ну да… Пойми, что бы я ни натворила и каким бы мерзким ни казался тебе мой поступок, это была жизнь. Я делала все, что могла, я старалась выжить. Я не собиралась влюбляться в тебя и не хотела, чтобы ты меня полюбил. Я думала, мы просто утешим друг друга, и если при этом мне удастся на время вернуть Мартина, после всего, что он мне сделал, будет неплохо, а если он вернется совсем, будет еще лучше. Только, конечно, моя затея потерпела фиаско, потому что ты был прав, с Мартином мне ничего не светило. Потому что случилось чудо, чудеса иногда случаются. Мы с тобой полюбили друг друга. И я все испортила. На корню. Но, честно говоря, окажись я снова в тех же обстоятельствах, поступила бы так же. Ошибки необходимо делать, собственные ошибки. Ошибки – тот материал, на котором строится жизнь. Они полезны. Потери и глупость – только так можно чему-то научиться, только так можно повзрослеть. И никто не придет тебе на помощь. Потому что…
– Бога нет.
– И ты можешь провести последующее, одному Господу известно сколь долгое время, ненавидя меня за то, что я сделала; если хочешь, я могу провести последующее, одному Господу известно сколь долгое время, извиняясь перед тобой за то, что я сделала, и ненавидя тебя за то, что мне приходится извиняться; но тогда мы не будем жить вместе, мы будем… будем… распинать друг друга. Это садомазохизм. Ты должен простить меня, простить, даже если считаешь, будто я не думаю,что поступила нехорошо. А я действительно так не думаю.Это жизнь, а в жизни надо прощать. Без этого земля перестанет вертеться.
– Ты ни за что не отвечаешь? Можешь делать все, что взбредет в голову, – так?
– Я говорю не о морали, а о практической стороне жизни. Мы должны оставить это в прошлом. Должны.У меня должно быть право иногда вести себя на манер безрассудной сучки и не опасаться при этом обвинений с твоей стороны, типа: «Что, мать твою, ты натворила!» И ты должен иметь право вести себя иногда как последний придурок, не опасаясь при этом, что мне автоматически придет в голову: «Опять он мне мстит».
– Очень романтический взгляд на вещи. Значит, мы можем быть суками и придурками.
– Но такова жизнь. Прости меня. Ты простишь меня?
– Подожди, я пытаюсь понять. Ты хочешь, чтобы я простил тебя за что-то, что тыне считаешь дурным?
– Да. И еще за то, что я не думаю, будто это плохо. Тогда, возможно, мы сможем пойти дальше.
– Я постараюсь осмыслить это.
– Постарайся. Потому что так продолжаться не может.
Несколько недель спустя я вхожу в квартиру и вижу на треноге свой давно забытый блокнот. Элис вытащила его из шкафа и оставила посреди комнаты, поведя Поппи на качели. Поппи страшно рада ее возвращению. Она верит Элис. И, вопреки накопленному жизненному опыту, я тоже верю.