Любовный эликсир
Шрифт:
Как давно это было! Тогда ее отец был хозяином графства Донкастер. Кейт еще помнила те незабвенные благодатные времена всеобщего поклонения. Когда же он скончался, его титул вместе со всем состоянием унаследовал Кристофер, сын Регины.
Неужели она действительно дочь графа? И ее мать была самой красивой женщиной в Англии? Неужто она жила когда-то словно принцесса? Или все это происходило лишь в странном и причудливом сне?
Мать Кейт вышла замуж очень молодой. В замужестве она была несчастлива и безутешна и в конце концов сбежала в Италию с любовником.
Когда прошел шок от случившегося, в Донкастер прибыла Регина, полная решимости захватить в свои руки бразды правления имением. В течение нескольких коротких недель ее хилый муж вступил в права владения графской землей и состоянием. Однако он скоро и очень вовремя умер, его жена стала вдовой, а ее крошка сын – новым лордом. С тех пор Регина получила неограниченную власть в Донкастере, она железной рукой правила в графских владениях, держа в узде и страхе всякого, кто осмеливался перечить ей.
Регина никогда не упускала возможности напомнить Кейт о том, что она стала всем надоевшей докучливой обузой, что ее себялюбивые родители не захотели видеть ее богатой и счастливой и бросили на произвол судьбы. Регина постоянно разглагольствовала о том, какими убогими и сумасшедшими были ее отец и мать, что теперь их золотушная кровь течет в жилах Кейт. Она так часто и так громко бранилась по поводу и без повода, что Кейт стала слишком болезненно принимать это к сердцу и редко называла себя полным именем, чтобы как можно меньше людей знало об ее ужасном происхождении и не осуждало ее.
В коридоре на стене висело зеркало. Кейт задержалась напротив него, чтобы рассмотреть свое отражение. При тусклом свете лампы ей никак нельзя было дать ее двадцать пять лет. У нее были роскошные густые темно-рыжие, отливающие медью волосы. Регина утверждала, что это волосы ведьмы, что такой цвет, признак неуправляемости, принес гибель матери Кейт. Из-за боязни, что это будет сочтено проявлением пагубных наклонностей, Кейт стремилась прятать волосы под шляпками и капорами.
В полумраке ее зеленые глаза блестели и лучились светом, а ее красота стала более заметной и волнующей. Кейт разглядывала свое отражение как образ женщины, которой она стремилась стать, а вовсе не той, какой она была на самом деле.
Посмотрев вниз, она внимательно оглядела флакон в своих руках.
– Любовный напиток, – тихо произнесла она. – Что же потом?
Довольно рано она убедилась, насколько глупо предаваться пылким мечтаниям. Здесь сыграл роль и пример ее родителей: неуемные желания, вырвавшиеся на волю, привели к несчастью и трагедии. Поэтому Кейт не собиралась попустительствовать Мелани в ее безумной затее.
Кейт сняла крышку с флакона с намерением вылить его содержимое в цветочный горшок, но под влиянием невесть откуда взявшегося желания – из озорства, из прихоти или от скуки – передумала. Вместо этого она подняла флакон и выпила его содержимое.
Странно, но напиток по вкусу не походил на вино, как она предполагала, от него пахло землей, его привкус был более сладким и душистым, как будто он был сварен из цветов и мяты. Кейт несколько раз коснулась нёба кончиком языка, затем облизала губы. Неужели это все?
Внезапно она услышала шум прибоя, будто океанские волны с грохотом бились о берег. Кейт стало жарко, она развязала пояс на халате, его полы распахнулись, но она не почувствовала облегчения. Она словно вся кипела изнутри. Кейт расстегнула пуговицы на ночной сорочке и рванула за ворот, желая, чтобы ее обдуло воздухом. Ткань сорочки казалась горячей, колючей и натирала ей кожу.
Хотя на дворе стоял приятный июньский вечер и в доме не топили, ей хотелось сбросить с себя всю одежду и бежать нагишом неведомо куда. Она словно опьянела. Кейт тихо рассмеялась при этом сравнении.
Ее волосы давили тяжелой копной, длинная скрученная коса будто стягивала кожу на голове. Кейт развязала ленту, встряхнула головой, и от этого движения ее чудесные локоны волной рассыпались у нее по плечам и спине. Ничто ее не сдерживало, она чувствовала себя несказанно веселой, ничем не скованной и никому не подвластной.
Она снова взглянула на себя в зеркало. От нее исходили неизъяснимая прелесть, неземное очарование. Роскошные волосы ниспадали до самых бедер, локоны мерцали красновато-золотистым светом, отблески которого ложились на атласную кожу, отчего все ее тело как бы светилось. Ее глаза, словно два изумруда, загадочно поблескивали, как у кошки, щеки пылали. Самой себе она казалась шаловливой, разыгравшейся искусительницей, словно она делала что-то из ряда вон выходящее или была намерена совершить нечто подобное.
Изумленно озираясь вокруг, Кейт обнаружила, что больше не стоит ни на лестнице, ни даже возле нее. Она не имела ни малейшего понятия, каким образом очутилась здесь, в длинном, с нескончаемыми дверьми коридоре, уходящем в бесконечность. Все плыло перед глазами, вместе с тем ее чувства были обострены до крайности. Она чуяла запах воска, которым натерли мебель и полы, осязала пылинки под туалетным столиком, слышала, как скребется мышь за стеной.
Где же она была? Она с уверенностью могла сказать, что внутри особняка леди Памелы, но где именно, не знала.
Был ли это коридор, ведущий в ее спальню? Все двери казались почти одинаковыми. Какая же дверь ее?
Отчаянно желая прилечь, чтобы унять головокружение, она направилась вдоль двух бесконечных рядов дверей. Ее тело словно оцепенело, ее движения были медленными и вялыми, ей казалось, что она не идет, а тихо плывет.
Она бросила из-под бровей взгляд на одну из дверей, затем ее рука, слегка коснувшись, повернула ручку, и Кейт проскользнула внутрь. Но это была вовсе не ее спальня!
Она очутилась внутри огромных апартаментов, явно принадлежавших мужчине, – темно-коричневые портьеры, пышные мягкие ковры, массивная мебель красного дерева. Первая комната пустовала, к ней примыкала другая, и Кейт проскользнула дальше, неслышно и легко ступая по коврам.