Любовью спасены будете...
Шрифт:
С грибами оказалось сложнее, дождей было маловато, шли в основном сыроежки, лисички, летние опята да молодые дождевики. Вдоль опушки в поле грудками вылезали шампиньоны… Пока хлеба не заколосились, беленькие и не думали появляться…
Маша, сразу как они перебрались на озеро, раскопала деляночку, наносила с полян свежего коровяка и посадила редиску, морковь, репу и пять рядков картофеля. Вилечка удивилась:
– А картошку-то зачем? Мы разве тут до осени будем?
– До осени она не доживет, молодой съедим, – ответила Маша.
Старая печка в избушке
По лесу ходили вдвоем, Маша Вилену от себя не отпускала, присматривала. Берега озера густо поросли малинником и ивняком, особенно со стороны истекающего ручья. В озеро соваться Виленке было настрого запрещено. Воду для питья брали из родничка, а из озера только для стирки или мытья. С одной стороны расположилась дубрава, могучие узловатые стволы, изумрудная трава и обилие солнечных зайчиков, пробивающихся через густую листву. Днями Вилечка валялась с книжкой в тени деревьев или выслушивала фонендоскопом сердцебиение плода… маленькое сердечко стучало, время от времени растущее чадо распрямляло конечности и ощутимо пихалось изнутри.
Маша, глядя на Вилечкины гримаски, спросила:
– Решила, как назовешь?
– Угу… если мальчик, будет Виктором. А что, Виктор Викторович – неплохо?
– А если девочка? – Маша шутила.
– А девочка будет Викторией, Виктория Викторовна тоже ничего! А?
– Герман будет рад, он тебя хотел Викой назвать.
Как же не похож был нынешний режим на тот, к которому Вилечка привыкла в городе. Теперь они ложились с зарей и вставали с рассветом.
Маша с нетерпением ждала июля. Герман должен был взять отпуск и приехать. Найдет ли? Все-таки он тут был один раз двадцать три года назад. А с тех пор многое изменилось.
К концу июня начались дожди. Мария Ивановна ругалась: вот дождик противный, работать не дает. Но нет худа без добра, лес вымок основательно и грибов стало видимо-невидимо, да и грибников тоже. Каждый день то один, то другой набредали на избушку. В основном все свои, сбитневские. Машу они знали, заходили не столько от любопытства, сколько на огонек, посушиться да новостями поделиться.
Как-то после полудня, когда Мария Ивановна занималась в небольшом своем огороде, из лесу вышел грибничок. В сапогах, брезентовых штанах и такой же брезентовой куртке, в кепке и с большущей корзиной, полной ровных, крепеньких боровичков. Мужичок поздоровался, присел на пенек и, достав из внутреннего кармана полиэтиленовый пакет, извлек из него пачку «Беломора», спички, прикурил и спросил у подошедшей Марии Ивановны:
– И не надоело вам тут?
– Да нет пока, – ответила она, вытирая руки от земли. – А что? Мешаем, что ли?
– Да как сказать… – мужичок уклончиво отвел глаза, – место тут тихое, мотоциклисты не наезжали?
– Да нет пока еще. А что, бывало?
– А как же, парочками все, парочками…
– Да нет. Пока не беспокоили. – Маша присмотрелась. – А вы вроде сбитневский?
– Да, оттель.
– Ну и как живете?
Мужичок затянулся, помолчал, ответил тяжело:
– Плохо. Бяда.
– Да что ж случилось?
– Да как и сказать, не знаю. В деревенском стаде мор напал. Моя коровка да еще восемь слегли да и сдохли в три дня. А с фермы не успеваем молоко до молзавода довезти, киснет.
– Отчего же? – догадываясь, спросила Маша.
– Так кто ж знает, – мужичок отводил глаза, – эпидемолог приезжал, ваткой все протер, говорит – чисто, коровы не маститные, а оно, все одно, киснет. Бабки-то наши говорят, порча это. Вредительство. А еще говорят, будто от вас, живущих на озере, все идет…
Маша удивленно спросила:
– Ты сам-то веришь в то, что говоришь?
– Верю не верю, какая теперь разница, корову не вернешь.
– Ну а какое отношение мы к вашим коровам и молоку имеем?
– Ну это-то верно, а вот еще говорят, будто вы тетку свою до смерти уморили… это как? Врут или нет? А сами сюда сбежали.
– Еще как врут! – засмеялась Маша. – Но спорить я не буду. Тетка моя жива была… А то, что через злобность свою она глаз потеряла, – это верно.
И дочка ее, завистница, может любую гадость сделать и сказать, это тоже верно.
Мужичок плюнул в ладонь, загасил беломорину, окурок убрал в карман, а ладонь вытер о штаны.
– В общем, сильно сердиты наши бабы на вас. Не знаю, правда ли, нет ли, но слух идет, что вы тут колдуете… Мне уже плевать. Но если не хотите, чтоб попалили вас, съезжайте подобру-поздорову.
Маша разозлилась. Она уперла руки в бока и сказала:
– Мне плевать на ваших сердитых баб. Я ничего плохого ни вам, ни вашим коровам не делала, а кто делал – догадываюсь. И кто слух пустил – тоже. Если захотите избавиться от напасти, приходите, научу, а нет – пеняйте на себя. Но со злом к нам лучше не соваться. Зарубите себе и бабкам вашим накажите.
Мужичок поправил корзину, отошел от Маши.
– И кто же это?
– А вот ты разузнай, не было ль в деревне в последние три-четыре дня высокой бабы с родинкой под глазом? И не ходила ли она на ферму? И если все подтвердится, приходи, я научу, как от ее вреда избавиться… понял? Или пришли кого-нибудь посмышленее.
Мужичок ушел. Через два дня на мотоцикле приехала парочка: парень и девушка. Они оставили мотоцикл. Парень присел у опушки на бревнышке, а девушка подошла к Вилечке, сидевшей у столика.
– Привет!
– Привет! – ответила Вилечка.
– А мама твоя где?
– В доме, убирается.
– А позови ее…
– Ма-ам! К тебе приехали! – крикнула Вилечка.
Маша вышла из избушки, увидела девушку.
– Ты ко мне?
– Да, отец послал. Он просил передать, что все верно. И узнать, что делать.
– Ну что ж, пойдем поговорим. – Мария Ивановна увела девушку в дом.
Они пробыли там полчаса, девочка спрятала в карман записку. И, уходя, крикнула:
– Спасибо!