Любвеобильные Бонапарты
Шрифт:
В Марселе им поначалу пришлось вести весьма убогое существование. Они с трудом нашли съемную квартиру – никто не хотел сдавать жилье беженцам с Корсики, – и вели полуголодное существование, не имея денег на покупку съестного, дорожавшего с каждым днем. Ко всем трудностям добавлялась еще та, что Летиция и ее младшие дети изъяснялись только на корсиканском диалекте итальянского языка. Конечно, Наполеон помогал частью своего жалования, но это были крохи. Положение семьи намного улучшилось, когда в Марсель прибыл Кристофоро-Антонио Саличети, депутат от Корсики в Национальном конвенте и соратник Бонапартов по замыслу обеспечить Жозефу депутатское место в Париже.
Он поселил семью в реквизированный особняк эмигранта де Сипьера, обеспечил выгодными должностями Люсьена и Жозефа. Летиция получила пенсию в размере 75 ливров в месяц и по
В 1794 году двадцатипятилетний бригадный генерал Бонапарт получил должность инспектора артиллерии на побережье Средиземного моря от Марселя до Ниццы. Он поселил свою семью в особняке поместья Шато-Салле неподалеку от Антиба, реквизированного для штаба Итальянской армии. В начале года брат Жозеф ввел его в семью богатого марсельского владельца шелкоткацкой фабрики и торговца Клари, отца двух дочерей, Дезире-Эжени (1777–1860) и Жюли. Глава семьи недавно скончался, и его место занял сын Николя. Похоже, Жозеф испытывал нежные чувства к Дезире, довольно невзрачной девице, но не без пикантной изюминки. Худосочный Наполеон с длинными неухоженными волосами имел совершенно непрезентабельный вид в своем изношенном мундире и затасканных сапогах. Известно, что парижские дамы позднее жаловались, что от него дурно пахнет, к тому же, он страдал чесоткой, которую подхватил во время осады Тулона.
Тем не менее, младший брат ухитрился очаровать обеих барышень, но со свойственными ему проницательностью и дальновидностью пришел к выводу, что нерешительному Жозефу более подходит Жюли, себе же он возьмет в жены Дезире. Жозеф не осмелился перечить главе семьи и 1 августа повел к алтарю Жюли. Девушка не блистала красотой: плохо сложенная, с бледным лицом, глазами навыкате и толстым курносым носом. Но она была отнюдь не глупа, а заурядная внешность вполне искупалась принесенными ею в приданое 150 000 ливров, такая же сумма полагалась и Дезире. Но с замужеством Дезире дело застопорилось. Хотя Наполеон и был назначен начальником артиллерии Итальянской армии, положение его оставалось незавидным, и мадам Клари заявила:
– Нашей семье уже хватает и одного Бонапарта! – для нее было ясно, что семья имеет дело с натуральными охотниками за приданым.
Тем временем Наполеону надлежало выехать к месту службы в Итальянскую армию. Он отправился в Ниццу, где поселился на улице Вильфранш (ныне улица Бонапарта) близ порта у богатого торговца Жозефа Лауренти. Тот предоставил в его распоряжение прекрасную библиотеку, в редкие часы отдыха молодой генерал прогуливался в обширном саду при доме. Его внимание привлекла пятнадцатилетняя дочь хозяина, шатенка Эмилия с жгучими черными очами. Девушка настолько очаровала его, что он попросил у родителей ее руки. Разумеется, те ответили отказом. Но тут в Париже произошел термидорианский переворот, и Бонапарт, протеже Огюстена Робеспьера, был не только снят с должности, но и посажен под арест. Надо отдать должное Лауренти, который пришел на помощь, внеся денежный залог, так что арест переквалифицировали на домашний. После проведенного расследования генерала через неделю освободили, но предусмотрительные родители отослали Эмилию в свое имение за Грассом.
В ожидании возобновления военных действий Наполеон часто ездил в Антиб, куда также приехала навестить замужнюю сестру Дезире. Офицер возобновил ухаживания за девушкой. Они расстались в начале сентября, когда он присоединился к своему штабу, а Дезире вернулась в Марсель. В ту пору влюбленные изливали свои чувства в пространных письмах, Наполеон не был исключением, называя девушку вторым именем Эжени, ибо считал, что оно звучит романтичнее:
«Неизменная нежность, характерная для вас, счастливая привилегия, принадлежащая лишь вам одной, вдохновляет меня, славная Эжени, дружбой. Но мне, поглощенному делами, не следовало помышлять, что этому чувству надлежит оставить в моей душе более глубокий след. Будучи чуждым нежной страсти, я не должен был питать недоверия к удовольствию вашего общества. Очарование вашей особы, вашего характера, мало-помалу завоевало сердце вашего возлюбленного. С тех пор вы читали в моей душе, вы даже обещали мне дружбу. Правда, вы не отдалились поспешно от ваших друзей. Но, с моей стороны, долг призывает меня покинуть вас. Вы не будете удивлены, что я мешаю этому удалению, изливая вам свою душу. Сейчас ночь, все обещает ветры на море, и завтра мы удалимся еще на десять лье. Я часто думаю об Эжени, но она, с непостоянством, свойственным ее возрасту и полу, разделит ли она мое одиночество, мои страдания, мою любовь?!!! Именно в разлуке чувства подвержены колебанию и обретают свой характер. Эжени, принадлежит ли она полностью своему возлюбленному?»
Эти романтичные письма совершенно не помешали ему завести кратковременную интрижку с «на редкость хорошенькой» женой уполномоченного комиссара Конвента Луизой Тюрро. Оказалось, что та могла оказывать существенное воздействие на мнение своего мужа, ибо «разделяла с ним его работу, а иногда и руководила ею». «Супруги… были без ума от молодого генерала и угождали ему во всех отношениях, что представляло для него огромное преимущество, ибо в эти времена смут и предательства народный представитель воплощал собой закон». Как вспоминал на Св. Елене Наполеон, «я был тогда очень молод, счастлив и горд своим скромным успехом, стараясь выразить свою признательность всеми знаками внимания, какими только располагал. Сейчас вы увидите, до чего может дойти злоупотребление властью и от чего может зависеть судьба людей; ведь я не хуже других.
Однажды, когда я прогуливался с госпожой Тюро по нашим позициям неподалеку от Тендского перевала, мне внезапно пришла в голову мысль представить ей зрелище войны, и я приказал передовым постам произвести атаку; правда, мы остались победителями; но ясно, что эта операция не могла дать никаких результатов; сие была чистейшая прихоть, и, однако же, мы потеряли несколько человек».
Наполеон писал Дезире всю осень и зиму, его письма меньше всего напоминали излияния сердца влюбленного человека. Они были полны советов, как ей следует совершенствовать игру на пианино, пение, манеры. Образованность девушки действительно оставляла желать лучшего: в детстве ее отдали, согласно обычаю состоятельных семей, в пансион при монастыре, но с началом революции ее пришлось забрать оттуда, а домашнее обучение оказалось весьма ограниченным. Тем не менее, Дезире совершенно справедливо поплакалась ему, что «самая чувствительная из женщин любит самого холодного из мужчин». На это она получила такой ответ:
«Вы всегда в моих мыслях, я никогда не сомневался в вашей любви, моя милая Эжени, как вы могли подумать, что я мог перестать любить вас?»
В то же самое время он внес пару строк в свою записную книжку: «Я считаю любовь пагубной для общества и личности… Всегда будь повелителем своей души».
Драма Дезире
Весной 1795 года Наполеон встретился с Дезире в Марселе и Монтредоне, где находился летний дом семьи Клари. Судя по письмам, во время их прогулок Дезире позволила ему некоторые вольности. Впоследствии Наполеон вспоминал, что лишил Дезире девственности в Марселе и потому сделал впоследствии Бернадотта маршалом и королем Швеции. Он будто бы просветил мать Дезире на сей счет, и 21 апреля 1795 года состоялась официальная помолвка. Но о точной дате свадьбы пока не могло быть и речи, ибо его отправили в Западную армию подавлять восстание в Вандее. Для Дезире расставание было душераздирающим. Сохранившийся черновик ее писем к Бонапарту залит слезами и исписан многочисленными заглавными буквами «Б».
То, что произошло с Наполеоном в Париже, хорошо известно. Подробности можно прочитать в новелле «Жозефина, раба любви» в моей книге «Музы героев». Невзирая на свой ранг, Бонапарт все еще имел кругозор провинциального офицерика и впервые осознал ту власть, которой обладали парижанки, о чем и поделился в письме брату Жозефу:
«Женщины присутствуют повсюду: на спектаклях, на прогулках, в библиотеках… Женщине требуется шесть месяцев в Париже, чтобы осознать, то, что ей причитается и какова ее власть».