Любви все возрасты покорны. Для тех, кому за…
Шрифт:
Что интересно, мой консультант по скорби из хосписа оказался человеком, с которым я пару раз встречалась двенадцатью годами раньше. Во время нашего первого сеанса он взглянул мне в глаза и сказал: «Я помню, как улыбка некогда освещала твое лицо. Ты вернешь себе этот свет».
Мое исцеление ускорил рассчитанный на целый день семинар, который вел Джо Хэнсон, коуч для скорбящих. Одно из его упражнений трансформировало мое мышление. Он просил нас написать историю, которую мы рассказываем себе о нашей утрате, в одном предложении. Потом он помог нам переписать (он называл это «переформулировать») эту историю так, чтобы она служила нам в будущем.
Моя изначальная история: «Я утратила любовь своей жизни, и моя жизнь пуста и останется пустой без него».
Переформулированная история: «Я нашла любовь своей жизни, научилась переживать любовь во всей ее полноте — и возьму это умение с собой в путь».
Видите разницу? Это не просто семантика — это совершенно иной способ смотреть в лицо жизни, отныне и впредь. Вот как это объясняет Джо Хэнсон.
Совет эксперта
Как переформулировать историю нашей скорби
Джо Хэнсон
Дело не в том, что случается с нами. Дело в том, что мы говорим себе о случившемся. Только это имеет значение.
Пережив потерю человека, которого любим, мы остаемся с глубокой болью. Мы также остаемся с историей, которую рассказываем себе и другим о нашей утрате. Эта история будет меняться по мере того, как мы прорабатываем свою скорбь. В конечном счете наша история либо оставит нас парализованными в тупике скорби, либо даст нам силы двигаться дальше по жизни.
Вполне естественно, что история утраты поначалу наполнена негативными эмоциями и драмой, которая часто окружает эти эмоции.
Гнев: «Это не должно было случиться со мной!» «Это несправедливо!»
Вина: «Я должна была проводить с ним больше времени». «Мне следовало заботиться о ней!»
Страх: «Как я буду жить теперь, когда он умер?» «Как я вынесу одиночество?»
Чем больше драмы и негативных эмоций в нашей истории утраты, тем труднее преодолеть скорбь. Да, нам необходимо проработать каждую негативную эмоцию; но потом, и как можно скорее, нужно переформулировать свою историю — так, чтобы она придавала нам силы и помогала двигаться дальше по жизни.
Этапы переформулирования истории таковы:
1. Удалите драму и признайте эмоцию. Лучше сказать «Я в гневе!», чем «Это несправедливо!» или «Это не должно было случиться!». Когда мы признаем гнев, вину или страх без драматических «украшений», эти эмоции легче проработать.
2. Удалите драму и эмоции и признайте боль. Выход за пределы негативных эмоций и признание глубокой боли нашей утраты — акт здоровый и исцеляющий: он нужен для того, чтобы обнажить и выразить переживание чистой боли утраты, по-настоящему быть с ней. Теперь мы можем сказать: «Я ощущаю боль!»
3. Радуйтесь этому человеку, этому дару и возможности, существующей внутри наших ситуаций. Мы можем переформулировать свою историю так, чтобы сказать: «Я благодарен за то, что этот замечательный человек был в моей жизни так долго» или: «Теперь, когда моя жизнь изменилась, я приветствую возможность учиться, развиваться и быть полезным другим множеством новых и позитивных способов. Я благодарен за возможности, которые раскрываются сейчас и в будущем».
Нам обычно приходится совершать эти шаги по одному, в течение некоторого времени. Переформулирование нашей истории шаг за шагом — это замечательный метод преодоления паралича скорби и возвращения к жизни.
Новое цветение
«Когда приходит весна, трава растет сама собой».
На первом уроке танцев, который я вела после смерти Роберта, Хуанита — сварливая 80-летняя женщина, сама вдова — присмотрелась ко мне с другого конца зала и сказала: «Джоан, вы выглядите ужасно!»
Класс ахнул, но я улыбнулась, ощутив некое комическое облегчение от ее честности. Наверняка я на самом деле выглядела ужасно — глаза красные и стеклянные, лицо распухло от слез, тело ссутулилось под грузом потери великой любви. «Но вы снова будете хорошо выглядеть», — заверила она меня. На этот раз мои ученики присоединились ко мне во взрыве хохота.
Я думала, что смогу справляться со своей скорбью, если буду продолжать вести свой класс танцев в стиле кантри. Именно на занятиях мы с Робертом познакомились — и танцевали все семь лет, которые провели вместе. Для нас класс был местом радости — и оставался для меня убежищем, давая некоторое облегчение от скорби, после того как он умер. Я плакала целыми днями, потом брала себя в руки за час до занятий и фокусировала разум и тело на преподавании танцев.
Потом однажды, два с половиной месяца спустя после смерти Роберта, я осознала, что не смогу перестать плакать, чтобы вести занятия этим вечером. Я позвонила своему врачу, всхлипывая и прося помощи. Мой доктор посадил меня на антидепрессанты для «ситуационной депрессии» (термин, прежде мне не знакомый, но подходящий) и направил на встречу с психотерапевтом. Кроме того, я вела дневник, беседовала с консультантом из хосписа, участвовала в группах поддержки, читала книги о скорби — я все это делала. Путь скорби стал моей ежедневной работой. Я дала себе год, чтобы полностью переживать скорбь, не взваливая на себя никаких других обязанностей, кроме поддержания, насколько возможно, здоровья, преподавания танцев и кормления кошки. Я отложила работу над начатой книгой.
Во время пика скорби антидепрессант не снимал боль и не рассеивал туман, но приглушал бритвенную остроту и осветлял тьму достаточно, чтобы я могла понемногу функционировать: этого было недостаточно для написания книги, но я была способна вести занятия и блог, чтобы не терять контакта с читателями. Я по-прежнему чувствую себя так, будто пытаюсь ехать на велосипеде сквозь арахисовое масло, но, по крайней мере, слон перестал пинать меня в грудь.
За несколько первых месяцев сочетание скорби и антидепрессанта похоронило мой сексуальный импульс. Я даже не занималась сексом сама с собой. Я сказала психотерапевту: «Я знаю, что мне следовало бы поддерживать свою сексуальную жизнь путем самоудовлетворения, но это просто слишком хлопотно. Сомневаюсь, что вообще когда-нибудь что-нибудь заработает».
«Если у вас есть вибратор, — ответила она, — он все равно будет работать».
Она была права.
Но секс, помимо самоудовлетворения, был совершенно другим вопросом. Друзья и даже любопытные читатели спрашивали: «Вы можете представить себе, что снова встречаетесь, снова вступаете в отношения, снова занимаетесь сексом?»
Поначалу я отвечала отрицательно. Я нашла и потеряла свою великую любовь — никто не мог бы прийти после нее. У меня была социальная жизнь: преподавание танцев, прогулки и совместные обеды с друзьями, мужчинами и женщинами. Я по-прежнему интересовалась сексом, но скорее как писательница и секс-просветитель, чем как личность.