Люди былой империи (сборник)
Шрифт:
Нас развернуло немного влево. Захар уже полностью пришёл в себя и отдавал команды самому себе и прибежавшему на тревожный сигнал матросу, почёсывая волосатое пузо и припевая какую-то неведомую мне песенку.
Буксир доплёлся до причальной стенки. Сходни уплыли вниз по течению, и Захар распорядился притащить из форпика деревянный трапик.
Понемногунапалубувыходили заспанные члены экипажа игости, едва пришедшие в себя после вчерашних возлияний. Они охали-ахали, удивляясь невиданному стечению обстоятельств. А из динамика громкой связи вдруг раздалось:
– Хлопцы, вы что творите?! То вперёд, то назад, вам тут что, прогулочный санаторий?! Мы тут чуть не рехнулись, наблюдая за вашими манипуляциями!
Это было послание с железнодорожного поста.
Из судов каравана неслись сплошные маты. Капитан-механики должны выполнять план! А уже пошли вторые
Рация покрякала простужено, и знакомый голос бывшего КДП попросил Захара найти корреспондента.
– А чего его искать? Вот он, в рубке стоит! – удивился бодрый Захар и заморгал, замигал и замотал мне головой: мол, тебя сейчас будут сватать, а ты не соглашайся, у нас лучше!
– Слушает пресса! – бодро начал я эфирные переговоры.
Современный вид ЖД моста через р. Дон в Ростове-на-Дону. Средняя часть поднимается для пропуска судов.
– А-а-а-а, очень прия-а-а-тно, – растягивая гласные, сказал морской волк, явно придумавший, чем меня уесть. – Вы об отношениях Каменева с Троцким читали? Нет? Рекомендую! Очень поучительно!
Товарищ Сталин был совсем не злой и не грубый, он любил дружить! Сначала товарищ Сталин дружил с товарищами Зиновьевым и Каменевым против товарища Троцкого. Потом товарищ Сталин дружил с товарищем Бухариным против товарищей Зиновьева и Каменева. Потом товарищ Сталин дружил против товарища Бухарина. Товарищ Сталин был гуманистом, он всегда повторял: «Что касается репрессий против оппозиции, то я решительно против них!». И вдруг выяснилось, что все эти славные мудрые товарищи: и Троцкий, и Зиновьев, и Каменев, и Бухарин (страшно подумать, вся «ленинская гвардия») – никакие не товарищи, а враги народа, шпионы, зловонная куча человеческих отходов! И погибли все они насильственной смертью, кто от пули, кто от ледоруба».
Superhomo
(Мудрый Мартышкин был человеком образованным и деликатным, и, напоминая мне о крысиной возне вождей революции, лишь констатировал тот факт, что молодая пресса всегда на передовом рубеже: там, где больше развлечений и соблазнов. Задним числом каюсь, о мудрейший из мудрых, добрейший из добрых. Но я всё же перешёл к тебе на борт, вкусив земных наслаждений на буксире и в других местах!)
Шли на малом ходу. За нами покорно следовал караван. В конце концов доплелись до устья Дона, миновали Азов, вышли в море, и Захар сдал вахту старпому вместе с рулевым-мотористом.
– Пойдём пообедаем, – сказал мне Захар.
Кокша (такое ударение было принято), она же повар и буфетчица, принесла нам ароматнейшие щи и жаркое. Захар опять полез под койку, ничего не нашёл и печально сказал:
– Придётся до Ейска ждать.
Дошли до Ейска. Шесть судов остались на внешнем рейде, а двое подошли к причальной стенке. Там что-то грузили-разгружали, вышли на Жданов с грузами для металлургического комбината, но по мелочи. Стоянка была короткая. Караван стоял в пробитом буксиром льду, а я торчал в рубке. Ещё два теплохода остались у причальной стенки, а мы пошли дальше. И вот тут с «Хатанги» мне прислали приглашение идти с Самуилычем, и я согласился. Взойдя на борт, я обнаружил весёлого, пузатого и трезвого капитан-механика. Мы торжественно поздоровались, раскланялись, сложив ладони и поклонившись. Был у нас такой своеобразный церемониал. Самуилыч, окончивший речное училище и Новосибирский институт водного транспорта, постоянно читал после вахты громадное число книг и на память цитировал японскую поэзию, хорошо знал основы философии Востока, и мы с ним не раз беседовали, словно библейские мудрецы, о мироздании.
Иван Самуилыч сказал, что выходим через полчаса, пригласил пообедать. Я ответил, что уже отобедал на буксире. Но он, хитро улыбнувшись, напомнил, что на корме у него стоит одна бочка с малосольными лещами и маленький бочонок с абсолютно запрещёнными для вылова осётрами. К тому времени в Азовском море от шести миллионов особей осётров осталось шестьсот тысяч. Виной тому был варварский вылов, о котором мне рассказали научные сотрудники ростовского НИИ рыбоводства. Драги, используемые речниками и моряками, скребли по дну и выбивали плодородную почву, необходимую для дальнейшего размножения ценнейшей рыбы. В Иране, прикаспийской стране, куда ходили суда ВДРП, осётр считается национальным достоянием, и кары за браконьерство предусмотрены вплоть до смертной казни. Судоходная инспекция ВДРП тоже отслеживала браконьерство, но обычно дело заканчивалось взятками. Это когда найдут бочку. Капитаны-механики знали дело, как Чичиковы. Прятали так, что даже опытные речники не могли найти.
Караван во льдах.
Но уж больно вкусна донская и азовская рыба! Осетра я не ел, потому что знал от тех же научных сотрудников, что он давно заражён микозом, поражением мышц, а уж чёрную икру категорически не воспринимал. Вот лещ – это вещь! Против жирного, истекающего соком рыбного продукта мне было не устоять. Самуилыч предложил мне под лещика слегка принять, но я отказался: работа прежде всего!
Буксир развернулся, оповестив по рации караван, и мы двинулись в Керченский пролив. Постояв немного в рубке, я выслушал предложение Самуилыча:
– Хочешь стариной тряхнуть?
– В каком смысле? – переспросил я.
– В прямом! Поправь судном. Я сейчас пойду, послушаю, что там на нашей частоте, а ты держи прямо вон на тот огонь. И не иди в хвост за буксиром. Лавируй. А то неизвестно, что с ним произойдёт. Только не делай резких движений, мы же первые в караване, ещё сорвёшь мне рулевую насадку.
Я плавно и осторожно держал курс, управляя тем, что называется теперь джойстиком. Помня наставления капитан-механика, правил, не виляя резко, чтобы не сорвать рулевые насадки. Морской буксир бил лёд, мы шли на самом малом. Прибежал Самуилыч, бодрый и весёлый, и предложил «пройтиться в каюту». Наступала ночь, я сдал вахту, и мы пошли к нему. Он достал гитару, я осмотрел стол, увидел истинно ростовское гостеприимство, выраженное в варёной камской картошке с духовитым маслом, зелени, помидорах, огурцах, жареных баклажанах, а главное, в лещах, и подумал, что теперь можно и расслабиться. Перед тем я достал блокнот и сделал рабочие записи, а Самуилыч любовно разбирал громадного леща, из которого вытекал пахучий жир. Шкурки он аккуратно складывал на столе, чтобы накормить после пира огромного кота по кличке Замурзай, жившего в каюте второго помощника, которого не было в природе. Кот почему-то любил машинное отделение, сидел и внимательно наблюдал за работой вахты, не обращая внимания на грохот дизелей. Кличка у кота появилась после того, как стармех начал вытирать об его шерсть замасленные руки. Стармех приговаривал:
– Замурзанный, зато блох не будет!
Конечно, у Замурзая спасжилет был не такой красивый, а самодельный, но не менее надёжный. Хотя Замурзай, как и положено корабельному коту, был зверем осторожным, и спассредство ему ни разу не понадобилось.
Хотя откуда на судне блохи? А на случай аварийной ситуации Замурзаю сшили аккуратненький спасжилет. Самое странное, что кот как будто понимал важность амуниции, даже не пытаясь шипеть, царапаться и кусаться во время примерок и тренировок по борьбе за живучесть.
Только Самуилыч вспомнил про кота, как тот явился, словно из воздуха. Он, выросший на палубе, давно научился открывать двери, вставая на задние лапы, и гулял, как у себя дома. Командир погладил кота по серо-зелёному организму и выдал ему обросшие жиром шкурки. Кот задумчиво потоптался вокруг блюдца и удалился.
– Зажрался, сволота приблудная, – задумчиво сказал Самуилыч.
Через несколько секунд кот появился снова и невозмутимо начал есть, иногда поглядывая на нас и похрюкивая. Командир гладил кота, приговаривая что-то вроде: ах ты скотина, ах ты гадина. Наглый Замурзай укусил его за палец, отскочил от Захара, полюбовался на него издалека, снова подошёл и аккуратно продолжил ужин. Могучие челюсти лязгали, хрустели кости, а кот иногда аж закрывал глаза от удовольствия, не забывая, впрочем, по бойцовской привычке поглядывать вокруг.