Люди и драконы
Шрифт:
— Мои планы тебе известны. Если вы не желаете сотрудничать с нами, то я отказываюсь помогать вам.
Верховный медленно отвернулся.
— Что ж, лети. Мы — пассивная раса, мы презираем себя за то, что случилось сегодня. Возможно, это была величайшая ошибка… Лети, ищи свой забытый мир. Ты погибнешь среди звезд. Мы ждали долго, подождем еще. — И он ушел. Четыре молодых Жреца, молча стоявшие поодаль, последовали за ним.
— А если вновь нагрянут Породители? — крикнул Джоаз им вслед. — Будете ли вы сражаться на нашей стороне? Или на стороне врага?
Не оборачиваясь, Верховный уходил на север. Сквозь шлейф белых волос виднелись острые лопатки. Джоаз покачал головой и направился к кораблю.
Скин
— На ночь я оставлю людей здесь, в долине, — сообщил подошедший Карколо. — А утром отправлю домой. Ты, я думаю, будешь сопровождать меня в предварительном осмотре корабля.
Джоаз глубоко вздохнул. Ну почему так тяжело принять это решение? Ведь Карколо дважды покушался на его жизнь, и, окажись коротышка на месте Банбека, пощады ждать не пришлось бы… В конце концов, это его долг перед самим собой, перед своими подданными, перед великой целью.
Взяв себя в руки, Джоаз подозвал рыцарей с трофейными тепловыми пистолетами и приказал:
— Отведите его в Клайбурнскую расселину и расстреляйте.
Вопящего, вырывающегося Эрвиса уволокли. С тяжелым сердцем Джоаз отвернулся и заметил Баста Гивена.
— Я думаю, вы человек разумный, — сказал Банбек.
— Я тоже так думаю.
— Пока не стемнело, уводите своих людей. Я назначаю вас правителем Счастливого Дола.
Не сказав ни слова, Гивен ушел; вскоре соседи собрались и отбыли восвояси.
Джоаз направился к тому, что недавно было селением Банбек. В ярости посмотрев на заваленную камнями и обломками скал Дорогу Кергана, он едва не переменил свои планы: не лучше ли отправиться к Коралайн и отомстить Породителям?.. Но, проходя мимо руин резиденции, Джоаз по странной случайности наступил на кусок желтого мрамора — обломок древнего глобуса. Подбросив его на ладони, он взглянул на небо, где багровым светом разгоралась Коралайн, и попытался собраться с мыслями.
Жители Банбекской Долины выбирались из тоннелей. Девушка-менестрель по имени Фейд подошла к Джоазу.
— Какой жуткий день! — прошептала она. — Какие ужасные события!.. И какая великая победа!
— Я чувствую то же, что и ты, — ответил Джоаз. — И кто знает, когда все это кончится!
Он зашвырнул осколок желтого мрамора далеко в развалины.
Умы земли
1
Даже в самые лучшие времена Айксекс была довольно унылой планетой. Ураганные ветры, насквозь продувая бесконечные горные цепи, иззубрили вершины, а ледяная крупа и проливные дожди, которые они приносили, стремились смыть последние остатки почвы в океан. Скудным был и растительный мир: к склонам гор кое-где лепились рощицы чахлых деревьев, из трещин в горных породах пробивались пучки восковой травы, за травы цеплялись лишайники, окрашивая их в грязно-синие и зеленые тона. Зато дно океана укрывал роскошный ковер водорослей, которые вместе с микроорганизмами играли решающую роль в процессе фотосинтеза на планете.
Несмотря на суровость среды обитания, а может быть, именно благодаря ей, одно из местных животных, относящихся к двоякодышащим земноводным, в процессе эволюции стало человекоподобным существом. Интуитивное ощущение математической точности и гармонии, пространственное восприятие мира предопределили создание ксексианами технической цивилизации.
Через
Оставшиеся в живых представители воюющих сторон — и читуми, и таупту (так, пожалуй, можно передать звуками человеческой речи щелчки и дребезжание, с помощью которых общаются между собой ксексиане) — обитали в подземных жилищах. Жители Айксекса разделились на два непримиримых лагеря: таупту, которые знали о существовании нопалов и пытались стереть их с лица планеты, и читуми, которые не признавали самого факта существования этих невероятных существ. Таупту и читуми питали друг к другу чувство, похожее на людскую ненависть, но в десятки раз более сильное.
После первых ста лет войны в ходе боевых действий наступил определенный перелом в пользу таупту. Читуми оказались заперты в их последней твердыне под Северными горами. Вооруженные отряды таупту медленно, но уверенно продвигались вперед, взрывая один за другим выходы на поверхность планеты и отправляя в подземные глубины снабженных ядерными бомбами механических кротов.
Читуми, понимая неизбежность своего поражения, все же упорно сопротивлялись. Все громче становился шум, вызываемый приближающимися кротами, вот уже прорвана передняя линия ловушек и пришел черед внутреннего кольца туннелей, предназначенных для запутывания противника. Описывая одну за другой концентрические спирали, из шурфа, углубленного на десять миль, в помещение силовой установки вломился чудовищных размеров крот, сделав бессмысленным дальнейшее сопротивление читуми. Коридоры твердыни погрузились в непроглядную тьму, но и натыкаясь в темноте друг на друга, уцелевшие читуми были готовы драться до последней капли крови. Кроты таупту тем временем все глубже вгрызались в скалы, и скрежет их буров резонировал в опустевших туннелях. Вот в одной из стен образовался пролом, в который тут же заполз грохочущий металлический хобот машины. Через несколько мгновений стены твердыни рухнули, и внутрь устремились потоки анестезирующих газов… Так была поставлена точка в войне, длившейся сто лет.
Освещая себе путь прожекторами, по грудам камней вниз стали спускаться таупту. Раненых и больных читуми они добивали на месте, остальных связывали и отправляли на поверхность, в плен.
Главнокомандующий Кхб Тэкс возвращался в древнюю столицу Миа. Пролетая на небольшой высоте сквозь сплошную завесу дождя, он видел грязное море, сушу, изрытую гигантскими кратерами, черные горные хребты. Впереди показались обугленные развалины Миа. Среди них уцелело лишь одно здание: совсем недавно возведенная вытянутая приземистая коробка из серого базальта.
Кхб Тэкс посадил свой летательный аппарат и, не обращая внимания на дождь, направился к зданию. Пятьдесят — шестьдесят читуми, сгрудившихся в тесном загоне, медленно повернули в его сторону головы, учуяв приближение врага особыми органами чувств, заменявшими глаза. Кхб Тэкс отнесся к их импульсам ненависти с тем же безразличием, что и к лившему с неба дождю, не обратил он внимания и на исступленный скрежет, который говорил о невыносимых мучениях тех, кто находился внутри здания. На читуми же эти звуки производили ужасное впечатление: при каждом звуке они съеживались, будто мучения были их собственными.