Люди и призраки
Шрифт:
Невеселая улыбка промелькнула на лице отца.
— Представляешь? Среди всех здоровых мужиков в этом городе только Джек и Человек-Луна решились встать на сторону Джей-Ти против Блэйлоков. Я сильно сомневаюсь, что Человек-Луна вообще когда-нибудь в жизни держал в руках пистолет, не говоря уже о том, чтобы стрелять из него! А остальные, как видно, решили, что лучше отсидеться дома в безопасности. Вот так.
Мама вырвала свою руку из руки отца и отвернулась. Тогда отец взглянул на меня так пристально, что я заерзал на стуле, потому что от этого пронизывавшего насквозь взгляда мне стало не по себе.
— Что за отец у
— Нет, сэр, я ничего не собираюсь говорить, — сказал я.
— Нет уж, расскажи все как есть Бену, Джонни и Дэви Рэю.
— Вряд ли мы увидим, как отцы одноклассников Кори выстраиваются в очередь, чтобы получить пулю от Блэйлоков! — нервно выкрикнула мама. — Где эти бравые парни, которые умеют обращаться с ружьями? Где наши храбрые охотники? Где те пустобрехи, которые, если им верить, побывали в самых отчаянных заварушках и легко могут решить любую проблему с помощью кулаков и пистолета?
— Я не знаю, где они. — Отец отодвинул стул и поднялся. — Зато я знаю, где я сам.
Он уже шел к двери, когда мама, затаив дыхание, с испугом спросила:
— Куда ты идешь?
Отец остановился. Постояв так, между нами и дверью, он поднял руку к лицу.
— Я иду на крыльцо, Ребекка. Просто на крыльцо. Хочу посидеть там немного и подумать.
— На улице холодно, идет дождь!
— Ничего, я это переживу, — ответил отец и вышел.
Он вернулся обратно примерно через полчаса. Усевшись в свое кресло перед камином, он стал греться. Был вечер пятницы, и мне разрешалось посидеть подольше. Когда для меня настало время идти в постель, между половиной одиннадцатого и одиннадцатью, отец все еще сидел в кресле перед очагом сцепив руки и положив на них подбородок. Ветер рвался в дом и стучал в окна, дождь бил в стекла, словно швыряя в них горсти песка.
— Спокойной ночи, мама! — сказал я.
Мама тоже пожелала мне спокойной ночи, на минутку оторвавшись от своей геркулесовой работы на кухне.
— Спокойной ночи, папа.
— Кори?
— Да, сэр?
— Если мне придется убить человека чем я буду отличаться от того негодяя, который приковал несчастного к рулю автомобиля и отправил на дно озера Саксон?
Я задумался над ответом на несколько секунд.
— Это будет совсем другое дело, потому что в данном случае речь идет о самозащите.
— А может быть, тот человек тоже каким-то образом защищал себя?
— Трудно сказать. Но ему нравилось убивать, а тебе это не доставит никакого удовольствия.
— Да, — ответил отец. — Это уж точно.
Я хотел сказать еще кое-что, но не знал, захочет ли слушать меня отец. И все-таки я должен был это сказать.
— Папа? — позвал я.
— Что, Кори?
— Мне кажется, что мир и покой для себя можно завоевать только своими руками. За мир и покой нужно сражаться, хочешь ты этого или нет. Как это случилось, например, с Джонни и Готой Брэнлином. Джонни не искал драки — ему ее навязали. И в результате он завоевал мир и покой для всех нас, его друзей.
Отец внимательно слушал меня, но выражение его лица совершенно не изменилось, и я не был уверен, что он понимает, к чему я клоню.
— Как ты считаешь, я прав?
— Абсолютно, — отозвался он.
Потом поднял на меня глаза, и я заметил, как уголок его рта растянулся в улыбке.
— Завтра играет Алабама, будут передавать по радио. Матч будет что надо. А тебе пора идти спать.
— Хорошо, сэр, — ответил я и отправился в свою комнату.
Я проснулся в семь утра от урчания мотора, который прогревали после ночного заморозка.
— Том! — услышал я крик матери с крыльца. — Том, не смей!
Выглянув в окно, я увидел, как мама, еще в халате, выбегает на улицу. Но пикап уже набирал скорость.
— Не уезжай, Том! — закричала мама.
Из окошка грузовичка показалась рука отца и несколько раз взмахнула на прощание.
По всей Хиллтоп-стрит лаяли собаки, проснувшиеся от суматохи и криков на улице. Я знал, куда и зачем поехал отец.
Мне стало страшно за него, но ночью он принял важное решение. Он ехал туда, где рассчитывал завоевать мир для себя и своей семьи, не дожидаясь, пока мир и покой установятся сами собой.
Утро стало настоящей пыткой. Мама не вымолвила и двух слов. Она бродила по дому в халате, глаза ее были полны смертельного ужаса. Каждые пятнадцать минут она звонила в офис шерифа и звала к телефону отца, пока наконец в девять часов он не запретил ей больше звонить.
В девять тридцать я оделся. Натянул джинсы и рубашку, а поверх надел еще и свитер: на улице было холодно, несмотря на то что в голубом небе сияло яркое солнце. После этого я почистил зубы и причесался. Потом стал следить, как стрелка часов ползет к десяти. Я думал об автобусе N 33 компании «Трэйлвейз», который катил к нашему городу по извилистой дороге. Прибудет ли он точно по расписанию, запоздает или появится раньше обычного? Сегодня жизнь и смерть моего отца, шерифа Эмори, Человека-Луны и шефа пожарных Марчетта могла зависеть от какой-то лишней секунды. Я изо всех сил гнал от себя эти страшные мысли, но они упорно возвращались, отравляя меня страхом, словно ядовитый плющ. В десять тридцать я понял, что мне надо уйти из дома, чтобы быть там, на месте событий, и видеть отца. Я не мог просто сидеть и ждать, когда позвонят по телефону и скажут, что Донни уехал в автобусе под охраной судебных исполнителей или что отец лежит на дороге с пулей Блэйлоков в груди. Я должен быть там. Я надел на руку «таймекс» и приготовился уходить.
Когда до одиннадцати оставалось всего ничего, мама разнервничалась так, что включила одновременно и радио, и телевизор и принялась готовить три пирога сразу. Матч Алабамы вот-вот должен был начаться, но мне было наплевать на это.
Я вошел в кухню, где пахло тыквой и мускатным орехом, и сказал:
— Мам, я пойду схожу к Джонни.
— Что? — Мама уставилась на меня расширенными от страха глазами. — Куда ты собрался?
— К Джонни. Мы договорились встретиться, чтобы… — Я бросил взгляд на радиоприемник.
— Го-о-ол! — завыл стадион.
— Чтобы послушать игру по радио, — объяснил я.
Это была ложь во спасение.
— Нет, никуда ты не пойдешь! Ты останешься здесь, со мной!
— Но я обещал ребятам…
— Я сказала тебе…
Лицо мамы исказилось от гнева. Она швырнула на стол тазик, в котором смешивала ингредиенты для пирога. Миска с тыквой соскользнула со стола. Ложки и прочие кухонные принадлежности, перепачканные в муке, со звоном попадали на пол. Глаза мамы наполнились слезами, она подняла руку ко рту, чтобы заглушить крик боли и обиды, готовый сорваться с ее губ.