ЛЮДИ КРОВИ
Шрифт:
Он успокаивающе машет когтистой передней лапой:
– И в кого это ты у нас такой чувствительный?
Ну-ка покажи мне ее. Дай-ка посмотреть.
Отец причмокивает от удовольствия, когда я кладу тело рядом с ним:
– Такая молодая… свеженькая…
Он внимательно осматривает жертву, выбирая, с чего ему начать трапезу. Я стараюсь не смотреть. Иду открывать окна, чтобы впустить в комнату солнце. Он тем временем приступает к завтраку.
– Не капризничай пожалуйста, – усмехается отец. – Ты, между прочим, весь в ее крови.
Я потрясенно
– Я не подумал об этом…
Отец снова усмехается:
– Это всего лишь кровь. Легко смыть.
Кивнув, я нервно кружу по комнате, а он продолжает пиршество. Насытившись, он удовлетворенно вздыхает и обращает наконец на меня внимание:
– И все-таки скажи, Питер, из-за чего был весь сыр-бор ночью?
– Я не хотел, чтобы она умерла, отец! Она мне нравилась. Я мог бы встречаться с ней и дальше. Иногда бывает так одиноко!
– Думаешь, я не знаю? У меня не было подруги с тех пор, как умерла твоя мать. Но я не распускаю нюни над каждой мертвой женщиной!
– Ты старый! – кричу я и тут же жалею об этом. – Прости, отец! Просто я расстроен. Сначала этот запах, потом смерть Марии…
– Кстати о запахе! – отец предпочитает не заметить моей вспышки. Он смеется. Правда, трудно разобрать, что это на самом деле: смех или кашель… – Ты, кажется, говорил, что пахло корицей и гвоздикой? Я киваю.
– И немного мускусом?
– Да.
– И как это на тебя подействовало?
– Я как будто сошел с ума, – ответил я. – Мне захотелось секса И еще я ощутил ужасный голод.
Я просто не мог с собой совладать…
Отец хлопает в ладоши:
– Я же говорил тебе!
Он разговаривает со мной беззвучно, но его мысленная речь на сей раз гораздо энергичнее, чем раньше. Он говорит почти радостно. – Я знал, что это будет, и говорил тебе!
Как раздражает меня этот старик!
– Что? Что ты говорил мне?
Он смеется, машет лапами, потом съедает еще немного, хотя прекрасно знает, что эта пауза заставит меня нервничать еще больше.
– Разве я не обещал тебе, что однажды ты встретишь подругу по крови? – спрашивает он наконец.
– И что?
Он игнорирует мое недовольство, снисходительно улыбается мне, намекая на мою неспособность мыслить самостоятельно. Мне уже давно хочется выйти из этой комнаты.
– Питер,- торжественно сообщает мне старик. – Ты нашел свою женщину.
– О чем ты?
Отец качает головой:
– Запах, Питер! Аромат! Почему, как ты думаешь, он так на тебя подействовал?
Отец грубо гогочет:
– У нее течка, сынок! Овуляция! У наших женщин это случается раз в четыре месяца. Пока они девственны, они раз в четыре месяца издают этот запах. Он далеко распространяется.
– Но где же она?
Отец пожимает плечами:
– Она может быть где угодно, в пределах полутора тысяч миль от нас. Тебе повезло. Мне пришлось отправиться в Европу, чтобы найти твою мать.
Он рассеянно ковыряется в останках, лежащих перед ним, отламывает
– Как же мне найти ее, отец?
Он поглаживает себя по физиономии:
– Твой нос подскажет тебе, сынок. Все просто.
– Но… так далеко…
Отец хохочет, потом заходится кашлем. У него перехватывает дыхание. Я жду, пока приступ пройдет.
– Я только обещал тебе, что ты найдешь ее, Питер. Я не говорил, что это будет легко.
4
Мысль о женщине одной со мною крови поглощает меня целиком, полностью занимает мое сознание, вытесняет все остальное. У меня множество вопросов. Но отец отмахивается:
– После, Питер, – говорит он. Голова его падает на грудь, глаза закрываются. – Дай мне отдохнуть. Приходи завтра вечером, тогда и поговорим. Его дыхание становится медленным и ритмичным, и я понимаю, что тормошить его бесполезно. Глядя на разбросанные вокруг обглоданные кости, я снова удивляюсь его прожорливости. Теперь остается только ждать, пока он выспится.
Визг и вой собак снаружи напоминают мне о том, как много надо сделать. Собаки учуяли запах свежего мяса, и теперь им не терпится получить свою долю. Я выношу внутренности и вообще все, что не съел отец, на галерею и бросаю свирепой стае. Потом возвращаюсь в комнату и стараюсь уничтожить все следы пребывания Марии в доме. Снимая залитый кровью чехол с матраса, я глубоко вдыхаю, надеясь ощутить в воздухе тот самый аромат корицы, но ветер приносит мне только обыкновенные морские запахи. Это легкий свежий ветерок, который каждые несколько минут меняет направление.
Я думаю, о сильном ветре, который дул вчера ночью. Казалось, у него была собственная воля. Если бы я только мог вспомнить, откуда он дул! Это привело бы меня к ней.
Я поднимаюсь по винтовой лестнице на третий этаж и бросаю вещи Марии в камин. Еще раз пытаюсь припомнить, с какой стороны дул ветер вечером, но не могу. Все мое внимание тогда было сосредоточено на Марии. Я просто не заметил, куда гнулись ветви деревьев и куда катили волны. Мне хорошо известно, что ближе к лету почти ежедневно и еженощно дует юго-восточный ветер. Зимой, разумеется, дует северный и приносит нам холодный воздух. Но в марте дуть может откуда угодно!
Подбрасываю поленьев в огонь, слушаю, как они трещат, когда их охватывает пламя. Одежда Марии темнеет, съеживается и постепенно превращается в золу. Налетает ветерок, и я с надеждой принюхиваюсь. Ничего. Он шевелит пламя в камине, гуляет по комнате, оставляя за собой легкий запах дыма и дребезжа стеклами в окнах.
Я продолжаю заниматься своими делами. Поднимаюсь по винтовой лестнице на самый верх, беру в руки конец толстого каната, намотанного на большой железный крюк, вбитый в стену. Собираю петли каната, лежащие на полу.