Люди легенд
Шрифт:
А теперь пришла очередь Григория Балицкого — бывшего помощника секретаря обкома. Ему поручили связаться с отрядами Менского и Сосницкого районов. Проводить Балицкого к землянке штаба собрался весь отряд. Попудренко дал последние указания, добрые советы.
Провожает Гришу и Маруся Товстенко — партизанская медсестра. Их любовь началась мирной теплой весной. А когда грянула война и враг приблизился к Чернигову, оба они, не задумываясь, пошли в отряд… И вот — первое расставание. Сколько их еще будет — прощальных поцелуев, тревожных взглядов,
Идет Сосницкими лесами Григорий день, второй, третий… Еще непривычно ходить в одиночку густым, суровым, темным лесом. Зашуршат листья под ногами, вскрикнет напуганная птица, треснет ветка — и уже настораживается, приостанавливается. Идет Гриша по компасу, ждет, что вот–вот окликнут: «Стой, кто идет?». Но за пять суток ничего особенного не произошло… Зато и Сосницкого отряда не было. Только следы врагов: следы автомобильных шин на лесных дорогах, окурки немецких сигарет, ограбленные фашистами партизанские базы. Где отряд? Как враг узнал об этих складах продовольствия и оружия? Кто-то предал? Или не выдержал пыток? Как узнать?.. У кого спросить?..
На пятый день Григорий пошел в город Мену на связь с подпольной партийной группой.
Перед городом между двумя грушами закопал листок с решением, обкома, свое удостоверение, компас, листовки.
В Мену вошел Григорий со стороны села Макошино. Темнело. Только теперь, когда потянуло дымком, теплом жилья, почувствовал Грицько, как ему хочется спать, согреться, услышать человеческий голос…
У крайней хаты Гриша постучал в калитку. Вышла пожилая женщина. Он вежливо поклонился.
— Добрый вечер. Нельзя ли у вас переночевать?
— Заходи, сынок! Будь ласков!..
Приветливо улыбаясь, женщина ввела его в светлицу, протянула чистый рушник.
— Мойся, сынку, а я тебе зараз вечерять соберу.
Она не спрашивала, кто он, откуда, куда идет… Поставила на стол миску с ароматным борщом, нарезала хлеба… Григорий ел, а женщина, подперев щеку рукой, рассказывала, что ее единственный сын в Красной Армии, на фронте бьется, что муж в армию не попал, а вот пришли фашисты, схватили его, увезли на работу в Германию. И нет теперь от него ни слуху ни духу.
Женщина рассказывала, и слезы катились по ее щекам.
Когда гость поел, Анна Ильинична Сущенко — так звали хозяйку — постелила кровать, а сама полезла на печь. Но Григорию не спалось. Поворочавшись с боку на бок, он встал и в темноте заходил по комнате.
— Что тебе, сынку? — спросила хозяйка.
— Хочу кое-что записать… Можно засветить каганец?
— Зажги… Спички на припечке. Только сначала окна занавесь.
«Я знаю на память, слово в слово, решение подпольного обкома, — размышлял Балицкий. Нужно зашифровать его, чтобы ничего не забыть, чтоб все в точности донести до подпольщиков… Во что бы то ни стало нужно пробраться в Сосницкие леса, передать им решение…»
Балицкий начал записывать решение обкома в блокнот. Конечно, шифровать, чтоб никто не понял, о чем идет речь. В постановлении говорилось
Закончив свои «педагогические» заметки, Григорий крепко уснул. Утром быстро умылся, оделся, поблагодарил за ночлег и пошел на явочную квартиру на Комсомольской улице.
— Анна Ильинична, — спросил он с порога, — а где тут у вас Комсомольская улица…
— Не знаю… А по–старому как?
— По–старому? И я не знаю… Вот голова! — ругнул себя Григорий. — Не знаю старого названия. А еще подпольщик!..
Первым, кого встретил Григорий в городе, был какой-то дед, до самых глаз заросший бородой.
— Дедушка, вы не знаете, где Комсомольская улица? — спросил Балицкий.
Дед проницательно оглядел незнакомца с ног до головы и ласково сказал:
— Почему же нет. Обязательно знаю… Давай проведу!
«Ну и везет мне на людей», — подумал Григорий, шагая следом за провожатым.
Вместе они вышли на широкую улицу. Невдалеке большой дом с вывеской: «Комендатура».
«Неудачно выбрал путь старик, — с досадой подумал Гриша. — Ну да ничего, пронесет»…
Поравнялись с часовым. И тут дед (как потом выяснилось, его фамилия была Глухенький) внезапно остановился, кивнул головой на Балицкого.
— А ну-ка возьми этого… Шляется тут, Комсомольскую спрашивает… Болыиевицкие названия почитает…
«Бежать? — пронеслось в голове Балицкого. — Поздно… Ну, Грицько, держись!..»
— Ты что же это, батя? — прикидываясь удивленным, сказал Григорий. — За что?
— Иди, иди, — огладил бороду старик и прищурил глаз. — Зараз там разберутся. Пришла наконец наша власть!..
Подталкивая в спину стволом автомата, часовой повел Балицкого к коменданту.
Впервые Григорий так близко видел врага. Он стоял перед ленивым тучным офицером. Офицер сидел за столом, молча посматривал на Балицкого, курил сигарету и пускал дым через ноздри. Наглядевшись, он что-то сказал часовому, который тотчас же вышел.
Вскоре в комнате появился переводчик — тщедушный человечек с тонкой гусиной шеей. «Что-то, сдается, знакомое лицо, — подумал Григорий. — Где мы с ним встречались? »
Офицер начал допрос: «Кто такой? Откуда? Почему здесь? »
— Я учитель. Жил и работал в Холмах, — спокойно объяснил Балицкий. — Сейчас там беспорядки, школы не работают. А здесь, в Мене, я слышал, новые власти вскоре собираются открыть школу…
— Да, это так, — важно кивнул комендант.
Часовой быстро, привычными движениями обыскал Григория, положил перед комендантом блокнот, узелок, в котором, оказались десяток яблок и ломоть хлеба. Комендант перелистал блокнот.