Люди легенд
Шрифт:
К обелиску подходят дети, девушки, женщины. Они кладут на холм, где пролил свою кровь Герман, цветы родных полей — ромашки, васильки. Вот над камнями наклоняется красивая молодая женщина. На букет незабудок, который она опускает к обелиску, капают слезы, как градинки — чистые, прозрачные. Не она ли босоногой девчушкой прибегала двадцать лет назад к больному Герману со скромным деревенским подарком?
Лейтенанта Германа окружили пионеры. О чем расспрашивают они Альберта? Слышны слова: ракета, космос… Смотрит на них Исаев и тихо роняет:
— Эх, Саша, Саша, поглядел бы ты на сына…
У обелиска целая семья, приехавшая из Пскова. Муж и жена — бывшие
— Папа, а из-за какого камня стрелял Герман?
Отец поворачивает взволнованное лицо к сыну и показывает на валун, лежащий в основании обелиска:
— Кажется, вот из-за этого, Петя.
И кто-то рядом подтверждает:
— Точно. Он тогда у пруда лежал.
Рождается легенда…
С ветераном Кировского завода ударником коммунистического труда Михаилом Семеновичем Тишуковым и ленинградским журналистом Игорем Захорошко мы спускаемся с холма к лощине, откуда бросил Герман своих гвардейцев на прорыв. Из-за кустов нам навстречу выходят деревенские ребятишки — мальчуганы лет по одиннадцати. Впереди вихрастый голубоглазый вожак с деревянной саблей в руке. «Отряд» идет с песней — любимой песней партизан:
Скорей умрем, чем встанем на колени, Но победим скорее, чем умрем.Легкий ветер подхватывает гордые слова и как клятву юных уносит их к обелиску на холме.
П. Шариков
ЧАСОВОЙ С ПОСТА НЕ УХОДИТ
На этот раз им повезло. Удачно перелетели линию фронта, удачно приземлились и прямо с неба попали в крепкие объятия ковпаковцев. Правда, Сидор Артемьевич вначале заупрямился и не хотел отпускать десантников. Ему, как это понял Андрей, нужны были не столько десантники, сколько их оружие, которое, по его убеждению, само приплыло в руки и, следовательно, которое грешно было упускать.
Узнав, однако, подробнее о цели и планах десантников, дед оттаял и не только не стал задерживать, но даже дал им подводу.
— Только с условием: чтоб Гитлер от вас, як бис на раскаленной сковородке, прыгал. Добре?
— Хорошо!..
И вот на ковпаковской подводе они — семеро бойцов–десантников —пробираются на запад, в глубокий вражеский тыл. Едут проселками, преимущественно ночью. Днем отсиживаются в заброшенных лесных сторожках или же в глухих стоящих в стороне от большаков деревушках. У них строгий приказ: «В пути в схватки с немцами не ввязываться, иначе можно испортить все дело».
Стоит февраль сорок третьего года. Зима снежная, морозная. Все вокруг — в зимнем глубоком сне. Тишина и покой, лишь скрипит под полозьями лежалый снег. Эта знакомая с детства и милая сердцу картина русской зимы настраивает Андрея на мирный лад. Ему кажется, что нет ни войны, ни фашистов, что не гуляет по земле смерть.
Но следы войны не дают забыться. Они на каждом шагу. Торчат на ослепительно белом снегу черные пепелища, остовы обгоревших печей. Такой пейзаж встречается то и дело. Многие деревни, хотя и уцелели, но вымерли, в них нет жителей, бродят лишь одичалые кошки да собаки. А если люди и встречаются, то они угрюмы, суровы. Андрей ни разу за эти дни, как идет по земле, захваченной немцами, не слышал смеха. Кругом горе, беда, смерть.
Знакомая картина! Второй раз Андрей
Войну он встретил в Карпатах. Там командовал пограничной заставой и ранним росистым рассветом 22 июня вместе со своими бойцами принял первый бой. Пятьдесят пограничников семь дней обороняли границу. Немцы били из орудий, мины перепахали все небольшое горное плато, где стояла застава. Казалось, все живое уничтожено. Но застава жила и сражалась.
На восьмые сутки, когда держать оборону дольше уже было бессмысленно, так как фронт ушел далеко от границы, пограничники по приказу командования покинули заставу. В первых боях они понесли незначительные потери: из пятидесяти солдат было несколько человек убито и до десятка ранено и контужено. Выручили оборонительные сооружения, которые солдаты оборудовали перед самой войной.
В пути к солдатам Грабчака мелкими группами и в одиночку присоединялись пограничники других застав, разбитых в боях на границе. Они выходили из лесов, из виноградников, из поспевавших хлебов. Вскоре застава насчитывала до трехсот штыков и была переформирована в батальон.
Путь батальона лежал через Львов, Каменец–Подольск, Винницу, Немиров… Шли с боями, которые то затухали, то разгорались с новым ожесточением. Пограничники отступали в арьергарде, зарывались в землю у переправ, на развилках дорог, на окраинах поселков, на скатах безыменных высот и своим огнем сдерживали натиск немцев, давали возможность другим подразделениям организованно выйти из боя. Приходилось иногда бросаться в рукопашную: другого выхода не было. Случалось, принимали бой с фашистскими танками. У пограничников, конечно, не было ни противотанковых орудий, ни опыта, были лишь связки гранат, бутылки с зажигательной смесью и неукротимое желание задержать, остановить врага, остановить, хотя бы ценой собственной жизни.
Не раз батальон попадал в окружение. В первое время это слово у многих необстрелянных бойцов вызывало панический страх, подавляло волю. Пограничники Грабчака не поддались общему гипнозу. Они убедились, что страхи преувеличены. Всякий раз они отыскивали во вражеском кольце брешь и, что называется, под носом у немцев уходили из-под удара.
Редели ряды батальона. Весь путь от границы до Волги усеян небольшими холмиками–могилами друзей. В первых боях на границе погиб комсорг Виктор Косарьков, москвич, веселый неунывающий человек. У маленькой деревушки Крестиновки Андрей потерял своего друга старшину Ивана Шелудько. Никогда он не забудет эту деревушку под Немировом. Там развернулись упорнейшие бои, продолжавшиеся несколько суток. Немцы бросили против батальона Грабчака танки, непрерывно бомбили с воздуха, обстреливали из орудий и минометов. Чудом казалось, что в этом аду батальон жил. А он вопреки всему жил и сражался.
Под Крестиновкой Андрей потерял и своего заместителя— политрука Михаила Петровича Карамчука. Политрук получил там тяжелое ранение, и Грабчак не знает, то ли он попал в госпиталь, то ли ранение оказалось смертельным. Недолго они служили вместе, всего полгода, а подружились — водой не разольешь. Всегда спокойный, в добром расположении духа, Карамчук уравновешивал и сдерживал временами горячего и вспыльчивого Грабчака. Многому научился Андрей у своего комиссара.
Бывший учитель истории, Михаил Петрович никогда не расставался с книгой. Даже оставляя заставу, он захватил в свою походную сумку несколько томиков и на привалах, когда выдавался свободный часок, читал. В последнее время он штудировал, как любил говорить, трактаты Гельвеция «Об уме».