Люди полной луны
Шрифт:
— …И я, дурак старый, пошел на эту авантюру, — горестно покачал головой Самсонов. — Е-мое… — Он с подозрением посмотрел на Савоева и строго спросил: — А ты что это на полу разлегся?
Все это время, входя в курс событий, Савоев лежал на Степане, которому он завернул руки и снизу вверх смотрел на присутствующих.
— Отпусти Басенка и вставай, — строго приказал ему Самсонов. — Ишь ты… Я думал, ты один у меня с придурью, а оказывается, еще два есть… — Самсонов не имел в виду себя. — Ты что должен сегодня делать?
— Батин участок надо проверить, — буркнул обескураженный Савоев, отпуская Басенка и поднимаясь с пола. — У него сердечное недомогание. Выйти из него не может.
ГЛАВА
Начальник колонии усиленного режима полковник внутренних войск Струве был в неописуемом восторге. Заключенный Буслаев Василий Яковлевич исчез, проще говоря, ушел в побег, и полковник молил Бога, чтобы он не возвращался. Струве закурил и, вызвав к себе командира роты охраны, укоризненно спросил:
— Что же это такое, как у вас охрана поставлена, что зек умудрился пройти и у вас ничего не звякнуло?
— А я знаю? — невозмутимо ответил ушастый майор. — Он мне не докладывал.
— Ищите, — не стал вдаваться в подробности полковник.
— Зачем? — столь же невозмутимо ответил майор. — Что я, не знаю этого зека? Нас, видимо, наверху за дураков держат?
— Видимо, — согласился Струве, но спохватился, ибо собирался переложить всю ответственность за побег на майора и соглашаться с его доводами у него не было резона. — Вы, майор, эти разговоры прекратите, мало того что упустили заключенного, так вдобавок и поиск не организовали.
— Знаешь что, Струве, — рассвирепел майор — ты на меня не спихивай, ты забыл, как он у тебя сигареты забирал для зеков-колясочников и замечания делал за то, что пьяный на службу ходишь, забыл?
— Не было такого, — сразу же пошел в отказ Струве. — Это невозможно в принципе.
— Козел ты, Струве, — сразу как-то поник майор.
— Но-но! — приподнялся из-за стола полковник, но тут раздался звонок секретарши. — Да? — щелкнул он клавишей.
— К вам начальник спецчасти и начальник режимной части, — пробасила секретарша, восемнадцатилетняя девяностокилограммовая красавица.
— Давай их сюда. — Струве снова сел на место, стараясь придать лицу выражение солидности и властности.
— Лицемер наглый, — в последний раз напомнил о себе командир роты, который не находился в подчинении у полковника.
Вошли начальники спецчасти и режимной части. Выяснилось, что исчезло дело осужденного Буслаева Василия Яковлевича, исчезли карточки с его фамилией из контролерской, продларька, санчасти, и так далее, и тому подобное, то есть получилось, что такого зека в списочном составе колонии нет, и, следовательно, никакого побега не было.
— Ура! — начал Струве, но осекся и четко проговорил: — Я догадывался, что так оно и получится.
Но лучше всех выглядел сияющий командир роты охраны. Его фуражка не касалась головы, держась на кончиках вставших дыбом ушей, а сам он был похож на простого и невероятно симпатичного человека, неожиданно выигравшего крупный приз на «Поле чудес».
Савоев разбирал на столе бумаги, состоящие из бытовых жалоб жильцов подотчетного ему микрорайона.
Еще не зная, что наступает его звездный час, он взял из папки стандартный лист бумаги с жалобой от жильца, проживающего по улице Пальмиро Тольятти. Она была сухой и конкретной, как математическая формула, и принадлежала Носову Геннадию Геннадиевичу: «Рядом со мной в квартире 43 проживает Леонид Растович Светлогоров, он алкоголик и явный шизофреник. Прошу подвергнуть его медицинскому освидетельствованию».
«А то я не знаю, что Леня алкаш и псих, — раздраженно подумал Слава. — По-моему, об этом знает весь город», — но решил отправиться на улицу Тольятти и посоветовать Лене Носова покусать.
Поднявшись на второй этаж, Слава позвонил в квартиру 43, где проживал Леня Светлогоров, и почему-то почувствовал волнение. Дверь не открывали, и он позвонил еще раз, еще и еще. Рядом раздался щелчок, и из квартиры 44 вышел сухощавый, высокий, с лицом профессора математики человек.
— Я его уже два или три дня не вижу, — сказал он.
— От вас можно позвонить? — спросил Слава, чувствуя, как волнение сменяется какой-то зыбкой и ни на чем не основанной догадкой.
— Да, — не стал вдаваться в подробности Носов, внешностью напоминавший собственную жалобу.
— Степа, бери Игоря, и дуйте сюда, ко мне, на Тольятти, возле квартиры Лени Светлогорова, ты знаешь, где это, — не вдаваясь в подробности, проговорил в трубку Слава и услышал короткий ответ:
— Дуем…
Через некоторое время они стояли в большой комнате трехкомнатной квартиры Лени Светлогорова и смотрели на тело, болтавшееся в петле, прикрепленной к люстре. К своей рубашке Леня пришпилил булавкой записку. В ней сообщалось:
«Я напомнил людям о существовании людей и ушел домой. Каждый человек — история, деталь бесконечности. На кладбище лежат пласты людей-планет, но мы ничего не знаем о них. Изучайте мертвых и прощайте, через триста лет я вернусь и все проверю.
Художник-археолог, проверяющий правила земной и небесной жизни, Леня Светлогоров».
К стенам почти пустой комнаты были прислонены картины в грубых рамках. Вот хоронят Ольгу Останскую — четко выписаны лица вокруг могилы и гроб, уплывающий в нее. Вот вторичное, послемогильное, появление Ольги. Леня вложил в это второе появление как бы легкий проблеск ни на что не рассчитывающей надежды. Вот уродливая маска смерти на лице Любы Савеловой, Леня нарисовал еще одну Любу, стоящую среди провожающих и оплакивающую саму себя и свое уродство. Света Баландина на одной картине кокетливо и артистично стояла у куста жасмина, а на второй лежала в сквере завода «Красный котельщик» мертвая.
— Так он, оказывается, и был тем извращенцем-труповыкапывателем! — В полной тишине скрипучий от негодования голос соседа Носова прозвучал как карканье.
Степа Басенок пренебрежительно взглянул на него:
— Заткнитесь лучше. — И объяснил: — Он был вторым, и улучшенным, воплощением Сальвадора Дали.
Я еду в Москву. Мимо окон поезда мелькают селения, города, леса, равнины — Россия. Мне, телохранителю высшего класса «солнечный», еще нужно выяснить свое отношение к ней. Где-то я слышал, или читал, или сам пришел к мысли, что русская любовь к Родине — это одна из разновидностей суицида. Когда-нибудь я обдумаю это. Иван Селиверстович вызвал меня на службу. Видимо, придется вновь сопровождать Алексея Васильевича, этого гениального ублюдка с забавными представлениями об окружающем мире. Он так уверен в моей надежности, что позволяет себе любые экстравагантности из-за этой уверенности. Только не знает, что, если Иван Селиверстович прикажет его уничтожить, я это сделаю. Единственный человек на земле, которому я обязан и буду служить до последнего вздоха в любых ситуациях, это Иван Селиверстович Марущак. Нас шесть, солнечных. При экстремальном изменении мира, чем, собственно говоря, и занимается УЖА С, мы бросаем все обязанности и всецело занимаемся одним — спасением жизни Ивана Селиверстовича и информационных файлов УЖАСа. Величие нашей организации бес-сомненно, лишь на Тибете, в МОАГУ, есть равные, нет, все-таки посовершеннее, чем мы, нейтрализаторы, а еще проще — люди полной луны, ЛПЛ, к встрече с которыми нужно готовиться на полном серьезе, но мы в одной команде… Нужно заскочить в Москве к старшему брату, он проживает под именем Стефан Искра, находится, как и другой коллега, работающий гардеробщиком в Большом театре, в состоянии «засухаренности» — играет роль алкоголика, пьет спиртное по методике «талая вода», и суперсолдата в отставке, а на самом деле он такой же, как и я, неистовый солнечный. Я люблю своего брата. Скоро у меня будет новое задание, а сейчас я смеюсь, представляя вытянутые лица администрации колонии, которую покинул, поколебав тем самым их веру в колючую проволоку, сигнализацию, запретную зону и солдат на вышке. Ну что же, пусть поживут в безверии. Вот и огни Москвы, огромного, отличного и великого города. Здравствуй, Москва, я подъезжаю к тебе и улыбаюсь…