Люди полной луны

Экштейн Александр Валентинович

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Начальник отдела аналитических инсинуаций ФСБ Тарас Веточкин позвонил полковнику Хромову:

— Давай встретимся, возникла проблема.

— Неужели у вас на Лубянке опять бухгалтерию обворовали? — удивился Хромов. — Я вам давно советовал сменить внутри здания навесные замки врезными, а навесные вешайте на дверях подъездов, сколько можно их проволокой закручивать?

— Все гораздо серьезнее, Леонид Максимович, — отказался от шуток Веточкин. — ЧП, можно сказать.

— Когда и где?

— У Стефана Искры через час, я его туда отвез.

Московское начало апреля в корне отличается от такого же начала в Таганроге. Во-первых, еще ничего не ясно, а во-вторых,

полно снега. Апрельская Москва — абсолютно нездоровое место, горожанам чаще всего и в голову не придет расстаться с теплой одеждой. Им иногда даже в мае это не приходит в голову. Поэтому москвичам был непонятен человек, который шел в сторону Генеральной прокуратуры от станции метро «Охотный ряд» в странной, хотя и достаточно дорогой одежде. Человек был зрелого возраста, высокого роста и спортивной выправки, с черным раскрытым зонтом в одной руке и портфелем из желтой кожи в другой. На глазах у него были солнцезащитные очки «Сахара». Апрельский ветер распределял вдоль улицы очередную порцию снежной крупы, неожиданно вывалившейся с пасмурного неба. Мужчина с зонтом и портфелем был одет в черный пиджак от костюма, то есть верхняя часть туловища у него была классической: белая рубашка, строгий галстук, шляпа «клерк из Сити». Странности начинались ниже: австралийские, песочного цвета, шорты, белые гольфы и летние сандалии «я в отпуске». Милиция хотя и нервно вздрагивала при виде мужчины, но все-таки не останавливала его. Во-первых, мало ли что, Москва всегда была с чудинкой, а во-вторых, у мужчины было такое солидное, даже властное выражение лица, что патрульные невольно думали: «Черт разберешь это начальство», — и проходили мимо. Тарас Веточкин, матерясь в душе, ехал к зданию Совета Федерации, когда увидел вышагивающее по пешеходной дорожке «чудо в перьях». Узнал он его мгновенно. Миронов нисколько не изменился с их последней встречи. Веточкин мигнул задними подфарниками и остановился, отлично понимая, что сзади сразу же образуется затор из автомобилей, значительная часть которых была с проблесковыми маячками.

Миронов недоуменно, с высокомерием английского джентльмена, остановился и оглянулся, тотчас же сменяя высокомерие на радостный возглас:

— Здравствуй, Тарас!

— Здравствуй, здравствуй, прокурор пришибленный.

Веточкин торопливо схватил Миронова за руку и потащил к машине, ибо вся улица уже наполнилась звуками клаксонов, требующими движения.

— Куда ты меня тащишь? — удивился Миронов, едва поспевая за Веточкиным. — Мне к Генеральному нужно.

— Ага, щас, — сердито сказал Тарас, запихивая Миронова в салон. — Алкаш таганрогский, только у Генерального прокурора тебя и не видели

Он с силой захлопнул двери, от потрясения не обратив внимания, что срубил дверцей верх зонта, который Миронов пытался в незакрытом виде втянуть в салон. Веточкин быстро сел за руль и тронулся с места. Проехав порядочное расстояние, чтобы успокоиться, он заехал на стоянку и уже там, обернувшись к Миронову, спросил:

— На знойную Москву приехал посмотреть?

Миронов сидел на заднем сиденье, выпрямив спину и держа трость погибшего зонта, словно солдат карабин во время торжественного парада.

— Да черт его знает, — вдруг сник он, — как я здесь оказался. У меня после падения в кабинете Самсонова, нашего главы УВД, все перепуталось.

— Ясно, — сказал Веточкин, заводя машину, — не переживай, распутаем.

Он выехал на Тверскую и решил доставить Миронова к Стефану Искре, позвонить Хромову и посоветоваться, как действовать дальше.

От подъезда Стефана Искры отъезжал грузовик, наполненный стеклянными бутылками разной конфигурации. Стефан Искра сделал генеральную уборку. Он ничуть не удивился Веточкину и Миронову, доброжелательно распахнув перед ними двери.

— Вот… — начал было Тарас, указывая на Миронова.

— Не объясняй, — бросив короткий взгляд на прокурора, оборвал его Стефан Искра, — лучше действуй.

Я хожу по Москве и рассматриваю ее витражи, вижу вспыхивающий свет в ее окнах. Если бы я захотел, то заглянул бы в любое окно и улыбнулся бы при виде подсмотренной мною жизни. Во мне живет томительное умиление перед беззащитностью Москвы. Для меня в ней нет закрытых дверей, нет силы, которой я должен опасаться. Хотя, конечно, сила, равная моей, в Москве есть, но я ее не опасаюсь. Это мои братья, солнечные убийцы, это моя родина УЖАС, это мой бог Иван Селиверстович Марущак. Что? Ах да, документы. Какие симпатичные ребята милиционеры. Такие юные и грозные, с оружием. Да, я проживаю в Москве, а Москва во мне. Неужели у меня такая внешность, которая заслуживает постоянной проверки документов? Я по-доброму улыбаюсь. А вот и Лубянская площадь, а вот здание, наводящее необоснованный ужас на весь мир, но это было когда-то. Мне кто-то говорил, что в этом здании работают умные и вполне добродушные люди. Я не знаю, но, на мой взгляд, у них не хватает фантазии и осторожности. Что это за название, ФСБ? Звучит как аббревиатура матерщины. В мире столько поэтических и грозных образов. Впрочем, фантазия — это чепуха, а вот потеря осторожности серьезней. Я улыбаюсь. Иван Селиверстович тоже усмехнулся, когда сказал мне, чтобы я походил по Москве и повеселился, глядя на здания силовых ведомств. Он сказал, что все они бросили вызов УЖАСу и скоро мне и моим братьям предстоит работа. Мне что-то не верится. Я думаю, что Иван Селиверстович шутит, я преклоняюсь перед своеобразием его юмора. Это же надо, бросили вызов УЖАСу! Мне еще никто не говорил, что там служат окончательные идиоты. Я улыбаюсь. Я могу захватить в одиночку здание «Аквариума» на Хорошевском шоссе, перед которым сейчас стою. Захватить, разбить у них всю оргтехнику и уйти на поиски ночной женщины, хотя я бы не отказался и от утреннего мальчика.

Москва ошарашила Игоря Баркалова своей клубящейся и непредсказуемой энергетикой. К нему подошел заметного вида паренек и представился:

— Оперуполномоченный Ласточкин, но зови меня просто Лешей. А ты Игорь?

Игорь молча кивнул.

— Ты в курсе событий, и я не буду объяснять, что никакие мы не оперы сейчас, а обыкновенные работяги. Я, например, водитель маршрутного такси, а тебя приказали устроить учеником официанта в ресторан «Первая скрипка», это самый дорогой и самый закрытый ресторан Москвы. У меня там земляк, тюменский, друг юности, старшим официантом работает. Подойдешь к нему и скажешь, что от меня, Лешки-шоферюги, пришел. Мол, в армии вместе служили, в десанте под Новочеркасском, хочешь денег заработать. Я с ним уже разговаривал насчет тебя. — Ласточкин отошел от Игоря на два шага и повертел головой. — Запомнил внешность?

— Да что там запоминать? — сердито сказал Игорь. Его до глубины души возмутило «приказали устроить учеником официанта». — Пальто серое, фуражка мятая, руки грязные и лицо глупое.

— Точно, — миролюбиво кивнул Ласточкин, — высший класс. Пальто, фуражка, грязные руки и лицо незапоминающееся. Что может быть лучше для опера? А ты, Игорек… — лицо Ласточкина вдруг стало хулиганистым, — немного приутихни. Тебя работать сюда прислали.

— Конечно, — ответил Игорь, — только у меня аллергия на слово «официант».

Они стояли на пятой платформе Курского вокзала, и Игорь увидел, что к ним направляются двое патрульных.

— Менты, — шепнул он Ласточкину, и тот, скосив глаза, тоже шепнул:

— Линяем вправо, вон электричка подходит, прямо перед ней.

Игорь мгновенно схватил сумку, а Ласточкин его рюкзак, и, спрыгнув с платформы перед самым носом электрички, успев избежать соприкосновения с ней, они помчались через путевые линии к уже близким московским улицам четвертого уровня престижности.

Через некоторое время Игорь и Ласточкин сидели в каком-то кафе с ярко выраженным интерьером совковой забегаловки-ретро.

— «Первая скрипка» находится возле гостиницы «Минск», я тебя подвезу к этому месту, — объяснял Ласточкин. — Обслуживающий персонал туда набирается только из провинции, как в президентский полк, москвичей не берут. В общем, Колька тебя устроит и с жильем поможет, а ты работай от всей души, вживляйся, одним словом. Придет время, тебя найдут и скажут, что делать дальше. Самое главное, не веди себя как мент, убей в себе эти задатки на время.