Люди сороковых годов
Шрифт:
– Весело! "Науки юношей-с питают, отраду старцам подают!" продекламировал Еспер Иваныч; но вошла Анна Гавриловна и прервала их беседу.
– Воин-то наш храпом уж храпит!..
– объявила она.
– А и бог с ним!..
– отозвался Еспер Иваныч, отходя от астролябии и садясь на прежнее место.
– А ты вот что!
– прибавил он Анне Гавриловне, показывая на Павла.
– Принеси-ка подарок, который мы приготовили ему.
– Хорош уж подарок, нечего сказать!
– возразила Анна Гавриловна, усмехаясь, сама впрочем, пошла и
– Облекись-ка в сие благородное одеяние, юноша!
– сказал Еспер Иваныч Паше.
Тот в минуту же сбросил с себя свой чепанчик, брюки, сапожонки, надел халат и сафьянные сапоги.
– Ну, теперь, сударыня, - продолжал Еспер Иваныч, снова обращаясь к Анне Гавриловне, - собери ты с этого дивана книги и картины и постели на нем Февей-царевичу постельку. Он полежит, и я полежу.
– Чтой-то, полноте, и маленького-то заставляете лежать!
– воскликнула Анна Гавриловна.
– Нет, Анна Гавриловна, я хочу полежать, - ей-богу, - торопливо подхватил Павел.
Он полагал, что все, что дядя желает, чтоб он делал, все это было прекрасно, и он должен был делать.
– Ах вы, уморники, - право!
– сказала Анна Гавриловна, и начала приготовлять Паше постель.
– Читывал ли ты, мой милый друг, романы?
– спросил его Еспер Иваныч.
– Читывал, дядя.
– Какие же?
– "Молодой Дикий" [14] , "Повести Мармонтеля" [15] .
– Ну, все это не то!.. Я тебе Вальтера Скотта дам. Прочитаешь - только пальчики оближешь!..
И Имплев в самом деле дал Павлу перевод "Ивангое" [16] , сам тоже взял книгу, и оба они улеглись.
Анна Гавриловна покатилась со смеху.
– Вот уж по пословице: старый и малый одно творят, - сказала она и, покачав головой, ушла.
Паша сейчас начал читать. Еспер Иваныч, по временам, из-под очков, взглядывал на него. Наконец уже смерклось. Имплев обратился к Паше.
– Встань и подними у этой банки крышку.
Павел встал и подошел к столу, поднял у банки закрышку и тотчас же отскочил. Из маленького отверстия банки вспыхнуло пламя.
– Откуда это огонь появился?
– спросил он с блистающим от любопытства взором.
– Ну, этого пока тебе еще нельзя растолковать, - отвечал Еспер Иваныч с улыбкой, - а ты вот зажги свечи и закрой опять крышку.
Паша все это исполнил, и они опять оба принялись за чтение.
Анна Гавриловна еще несколько раз входила к ним, едва упросила Пашу сойти вниз покушать чего-нибудь. Еспер Иваныч никогда не ужинал, и вообще он прихотливо, но очень мало, ел. Паша, возвратясь наверх, опять принялся за прежнее дело, и таким образом они читали часов до двух ночи. Наконец Еспер Иваныч погасил у себя свечку и велел сделать то же и Павлу, хотя тому еще и хотелось почитать.
V
ЖИТЬЕ-БЫТЬЕ В
На другой день началась та же история, что и вчера была. Еспер Иваныч, не вставая даже с постели, часов до двенадцати читал; а потом принялся бриться, мыться и одеваться. Все это он обыкновенно совершал весьма медленно, до самого почти обеда. Полковник, как любитель хозяйства, еще с раннего утра, взяв с собою приказчика, отправился с ним в поля. Паша все время читал в соседней с дядиным кабинетом комнате. Часа в два все сошлись в зале к обеденному столу. Еспер Иваныч был одет в широчайших и легчайших летних брюках, в чистейшем жилете и белье, в широком полусуконном сюртуке, в парике, вместо колпака, и надушенный. Он к каждому обеду всегда так выфранчивался.
Сели за стол.
– Обходил, судырь Еспер Иваныч, - начал полковник, - я все ваши поля: рожь отличнейшая; овсы такие, что дай бог, чтобы и выспели.
– А ведь хозяин-то не больно бы, кажись, рачительный, - подхватила Анна Гавриловна, показав головой на барина (она каждый обед обыкновенно стояла у Еспера Иваныча за стулом и не столько для услужения, сколько для разговоров), - нынче все лето два раза в поле был!
– Три!..
– перебил отрывисто и с комическою важностью Еспер Иваныч.
– Поди ты вот!
– произнес почти с удивлением полковник.
– А у вас, батюшка, разве худы хлеба-то?
– спросила Анна Гавриловна.
– Нет, у меня-то благодарить бога надо, а тут вот у соседей моих, мужичков Александры Григорьевны Абреевой, по полям-то проезжаешь, боже ты мой! Кровью сердце обливается; точно после саранчи какой, - волотина волотину кличет [17] !
– Да что же, места что ли у них потны, вымокает что ли?
– продолжала расспрашивать Анна Гавриловна полковника.
Она знала, что Еспер Иваныч не поддержит уж этого разговора.
– Нет, не то что места, а семена, надо быть, плохи. Какая-нибудь, может, рожь расхожая и непросеянная. Худа и обработка тоже: круглую неделю у нее мужики на задельи стоят; когда около дому-то справить!
– Неужели этакие баря греха-то не боятся: ведь за это с них бог спросит!
– воскликнула Анна Гавриловна.
Полковник развел руками.
– Видно, что нет!
– проговорил он.
У него самого, при всей его скупости и строгости, мужики были в отличнейшем состоянии.
– Да чего тут, - продолжал он: - поп в приходе у нее... порассорилась, что ли, она с ним... вышел в Христов день за обедней на проповедь, да и говорит: "Православные христиане! Где ныне Христос пребывает? Между нищей братией, христиане, в именьи генеральши Абреевой!" Так вся церковь и грохнула.
Еспер Иваныч тоже захохотал.
– Отлично, превосходно сказано!
– говорил он.
Паша тоже смеялся.
– Архиерею на попа жаловалась, - продолжал полковник, - того под началом выдержали и перевели в другой приход.