Люди в сером (Трилогия)
Шрифт:
– …Но как две недели, Катенька? – гремел сильный голос Филиппова. – У него голова разбита кирпичом. Откуда кирпич? Если я правильно понял, этот кирпич особенный. Так, Виктор Терентьевич?
– …Так точно, наш кирпич. Облицовочный. Отличный кирпич! Намедни сорок поддонов завезли. Все остатки там, в коридорчике, сложены, от облицовки окна осталось. Кирпичик к кирпичику. У нас теперича с этим строго. Экономика должна быть экономной… Слыхали небось?..
Георгий обернулся. Действительно, в коридоре, у стены, возвышалась
– …Не знаю я насчет кирпичей, но только человек этот умер давно! – отрезала Ипатова. – И я могу повторить то же самое хоть сто раз. И вовсе не от того, что кто-то разбил ему голову. Конечно, об истинной причине смерти сказать пока трудно, нужно делать вскрытие.
– …Ох, Катерина! Не то ты говоришь. Не то. Это же «висяк»! Нам оно надо? Нам эти загадки ни к чему!
Поняв главную причину спора, Георгий Волков решил, что пора бы ему уже появиться.
– Вот именно, загадки вам ни к чему, – с этими словами он вошел в комнату. – Поэтому будет лучше, если следствие по данному делу мы посчитаем закрытым.
Устойчивый запах разложения здесь был еще сильнее. Нудно гудели мухи. Одна из них с размаху ударилась Волкову в лоб. Он заметил, что милиционеры и бригадир стоят в значительном удалении от тела – то ли оттого, чтобы не затоптать следы, то ли считали, что вонять так будет меньше.
– Вы кто? Как вас сюда впустили? – направился к нему лейтенант.
Георгий представился и в очередной раз полез за удостоверением.
Почему-то всегда в такие минуты люди, даже обремененные официальными полномочиями, реагировали одинаково – сникали, замыкались в себе, становились молчаливыми. И почти всегда шелковыми. Но изредка бывали исключения. Как, например, сейчас.
– А с чего это вдруг комитет заинтересовался этим делом? – хмуро спросил лейтенант. Если он и остерегался Волкова, то вида не показывал.
Георгий не ответил. Он смотрел на облепленную мухами изуродованную голову мертвеца.
– Что вы можете сказать об этом человеке? – Сейчас он обращался только к Ипатовой, словно не замечая ни лейтенанта Филиппова, ни бригадира. – Кроме того, что он умер две недели назад.
– Так вы все слышали? – спросила Ипатова и переглянулась с лейтенантом.
– Подожди, Катерина… Вы не ответили на мой вопрос, – не унимался тот, обращаясь к Волкову. – Почему вы здесь и мешаете нам?
Георгий повернулся к нему. Оценил взглядом. Лейтенант явно зарывается. А спрашивает, видно, из противоречия, ведь только что сам плакался на бесперспективность дела. Такое отсутствие логики удивило Волкова.
– Я вам не мешаю, товарищ лейтенант. Вы уже не занимаетесь этим делом. Им занимаюсь я. – И добавил, чтобы поставить Филиппова на место: – Теперь вы мне мешаете! Можете идти. Я вас не задерживаю.
Лейтенант вспыхнул от возмущения, но спорить не стал. Спросил только, как быть с вызовом, поступившим в отделение.
– Об этом не беспокойтесь, – примирительно сказал Волков. – С вашим начальством все согласовано. Я попрошу только вас остаться, – обратился он к Ипатовой.
– Черт знает что!.. – Лейтенант не сдержался и, перед тем как исчезнуть в коридоре, плюнул на пол. За ним ушел бригадир.
– Зря вы так с лейтенантом! – услышал Георгий.
Он повернулся к Ипатовой.
– Слишком высокомерно, – сказала она.
Еще года два-три назад под таким осуждающим взглядом Георгию стало бы неловко. Он уже замечал за собой душевное окостенение и цинизм. Не считал, что это нормально, – скорее неизбежно, если ты намерен исполнять отведенную тебе роль до конца. Но, видимо, еще не до конца избавился от сомнений. Вот эта женщина поставила тебя на место – и сразу стало стыдно. Значит, что-то ты, Георгий, делаешь не так.
Он вздохнул и, чтобы это совсем уж не выглядело слабостью, тут же произнес:
– Давайте займемся делом!
По его просьбе Ипатова вынесла предварительное заключение. Погибший – мужчина, предположительно тридцати или тридцати пяти лет, в последние месяцы тяжелым физическим трудом не занимался, возможно, когда-то бывал в местах лишения свободы, о чем свидетельствует характерная татуировка на руках. Неухоженность отдельных частей тела, включая грязь под ногтями рук и ног, а также на ступнях, свалявшиеся волосы – все это свидетельствует о том, что погибший не следил за собой достаточно продолжительное время. Во всяком случае, любовью к гигиене он не страдал. И признаки разложения здесь ни при чем.
– Грязнуля, значит, – кивнул Георгий.
– Только не могу понять, как это согласуется с его одеждой, – сказала Екатерина.
Одежда у мертвеца действительно была просто супер, хотя, с точки зрения Георгия, не отличалась гармоничностью: дорогая, по виду явно заграничная шерстяная кофта несколько даже вызывающего покроя и цвета «вырви глаз»; под ней блузка необычного фасона; расклешенные джинсы, тоже весьма приличные, по последней моде, привозные наверняка; ремень кожаный черный, тонкий, с эмблемой иностранной фирмы на пряжке. Не было только обуви – из брюк торчали голые ступни с грязными и нестрижеными ногтями.
Георгий присмотрелся к вышивке на джинсах. Золотистая нить узора создавала какой-то рисунок.
– Вы тоже заметили? – спросила Ипатова, перехватив его взгляд.
– Аляповато одет красавчик. Вы об этом?
– Это не его одежда. Женская. Смотрите, на кардигане пуговицы с какой стороны?
Георгий понял, что она говорит о кофте. Он посмотрел на ряд огромных пуговиц, пришитых слева. Хмыкнул. Да и вышивка на джинсах явно не примета сильного пола.
– Вот еще что я заметила… Позволите?