Людовик XIV. Личная жизнь «короля-солнце»

Прокофьева Елена Владимировна

Звезда Атенаис де Монтеспан понемногу заходила, а звезда Франсуазы де Ментенон поднималась на придворный небосклон.

Франсуаза призывала короля быть добрее к жене, с которой он соединен по Божьей воле, и Людовик действительно начал уделять больше внимания королеве Марии-Терезии.

«Укрепляя монарха в вере, — писал герцог де Ноай, — она использовала чувства, которые внушила ему, дабы вернуть его в чистое семейное лоно и обратить на королеву те знаки внимания, которые по праву принадлежали только ей».

Мария-Терезия была совершенно счастлива: король проводил с ней целые вечера и разговаривал с такими нежностью и вниманием, каких она не получала от него за все тридцать лет супружества! Людовик проговорился, что «виновница» этого чудесного превращения — воспитательница его бастардов, которых он к тому

времени уже признал официально. И Мария-Терезия прониклась к мадам де Ментенон такой же сильной симпатией, насколько сильную антипатию она питала к мадам де Монтеспан.

Атенаис пыталась бороться, демонстративно покинула Версаль в надежде на то, что король соскучится по ней, его давней возлюбленной, и сам пошлет за ней, а потом она сможет диктовать ему условия, как это бывало раньше. Но в ее отсутствие произошел дворцовый переворот в миниатюре: Людовик XIV даровал мадам де Ментенон покои в Версале, а покои самой Атенаис отдал ее старшему сыну, двадцатитрехлетнему Луи-Огюсту, герцогу Мэнскому, который подготовил покои к своему переезду очень эксцентрично: приказал выбросить всю мебель, принадлежавшую матери, из окна.

Атенаис вернулась и прожила в Версале еще 8 лет, но уже в других, более скромных покоях. Людовик посещал ее иногда, но его любовь ей уже не удалось вернуть никогда.

Последние года жизни королевы Марии-Терезии король оставался идеальным мужем, и королева знала, кому она этим обязана. В июле 1683 года, лежа на смертном одре, Мария-Терезия не раз призывала к себе маркизу де Ментенон и вела с ней беседы о Боге и загробном мире. В день своей смерти королева сняла с руки обручальное кольцо и надела его на руку Франсуазы. Жест более чем символичный… Но никто и подумать не мог бы, что король и правда женится на воспитательнице своих детей!

Только после смерти королевы Франсуаза де Ментенон согласилась стать любовницей Людовика XIV. Она никогда не была страстной женщиной, телесная близость не доставляла ей особого наслаждения, но ее холодность королю казалась пленительной. И еще одним доказательством ее духовной чистоты. Все в ней восхищало Людовика. Это была любовь, настоящая любовь, когда влюбленный способен обожать даже недостатки любимого существа.

«Король, — писала в мемуарах мадам Сюар, — любил мадам де Ментенон со всей пылкостью, на которую был способен. Он не мог расстаться с ней ни на один день, почти ни на одно мгновение. Если ее не было рядом, он ощущал невыносимую пустоту. Эта женщина, которая запретила себе любить и быть любимой, обрела любовь Людовика Великого, и это именно он робел перед ней».

Сохранились и письма самого Людовика, подтверждающие факт его безмерной влюбленности: «Я пользуюсь отъездом из Моншеврея, чтобы заверить вас в истине, которая мне слишком нравится, чтобы я разучился ее повторять: она состоит в том, что вы мне бесконечно дороги, и чувства мои к вам таковы, что их невозможно выразить; в том, наконец, что как бы ни была велика ваша любовь, моя все равно больше, потому что сердце мое целиком принадлежит вам. Людовик».

Многие историки и современники считают, что Ментенон женила короля на себе хитростью. Она неожиданно устыдилась и прекратила всякие интимные отношения с ним, заявив, что она пала жертвой любовного увлечения, но теперь осознала, насколько грешна их связь, и даже выразила желание покинуть Версаль и удалиться в монастырь, тем более, что воспитанники выросли и больше в ней не нуждались. Но влюбленный король не готов был отпустить ее, и Луи-Огюст умолял отца «удержать любимую матушку», и когда Людовик задумался о том, не жениться ли ему на Ментенон, — все до единого советчики, поддержавшие его в этой мысли, были ее друзьями… Что ж, возможно, это было интригой. Но, скорее всего, мадам де Ментенон и на самом деле тяготилась внебрачной связью. С возрастом она позабыла уроки остроумного Скаррона и стала столь же неистовой в добродетели, как ее мать-гугенотка. Она писала: «Женщины нашего времени для меня непереносимы, их одежда — нескромна, их табак, их вино, их грубость, их леность — все это я не могу переносить». Впрочем, мужчин она тоже не щадила: «Я вижу страсти самые различные, измены, низость, безмерные амбиции, с одной стороны, с другой — страшную зависть людей, у которых бешенство в сердце и которые думают только о том, чтобы уничтожить всех».

Сделать Ментенон королевой перед лицом людей Людовик не мог, но мог сделать ее своей женой перед лицом Господа. И судя по тому, что Франсуазу это вполне устраивало, ее чувства, ее раскаяние и ее сомнения были совершенно искренними.

Король передал предложение о браке через своего духовника отца де Лашеза. Мадам Сюар в мемуарах утверждает, что Франсуаза «была столь же очарована, сколь удивлена, и поручила священнику передать королю, что полностью ему принадлежит…»

Ги Брентон пишет: «Брак был заключен в 1684 или 1685 году (точной даты не знает никто) в кабинете короля, где новобрачных благословил монсеньер Арле де Шанваллон в присутствии отца де Лашеза. В течение нескольких месяцев никто ни о чем не подозревал. А затем придворные старожилы по множеству малозаметных деталей поняли, что отныне мадам де Ментенон перестала быть такой же женщиной, как все остальные. Она прогуливалась в Марли наедине с королем; она занимала апартаменты, ничем не уступающие королевским; Людовик XIV называл ее Мадам, выказывал к ней величайшее почтение и проводил в ее покоях большую часть дня; она на несколько секунд поднималась, когда входили дофин и Месье, но не считала нужным утруждать себя для принцев и принцесс крови, которых принимала только после прошения об аудиенции; наконец, она была допущена на заседания Государственного совета, где сидела в присутствии министров, государственных секретарей и самого монарха…»

Сомневающихся в том, что король женился на маркизе де Ментенон, становилось все меньше.

Мадам де Севилье писала дочери: «Положение мадам де Ментенон уникально, подобного никогда не было и не будет…»

Герцог де Ноай в своих «Мемуарах» утверждал: «Они совершенно определенно соединились узами тайного брака».

Все бывшие фаворитки Людовика в пору своего возвышения блистали больше, чем его вторая жена. И все же изо всех фавориток Людовика ее — скромную, лишенную страсти к стяжательству, — ненавидели больше всего. Больше, чем «чернокнижницу» Монтеспан. Франсуазу называли «черной королевой»: за неизменный черный наряд, и за то, что из-за нее прежде великолепный двор погрузился во мрак…

Под влиянием мадам де Ментенон двор Людовика XIV и правда сделался местом «настолько унылым, что здесь завыли бы с тоски даже гугеноты», как выразился один придворный остроумец. Больше не было балов, маскарадов, спектаклей. Дамы и кавалеры вынуждены были одеваться скромнее. Так хотел король. Потому что это считала правильным Франсуаза.

«Мадам Ментенон была женщиной не только суровой и жесткой: все в ней подчинялось приличиям и расчету. Ее набожность была не пылкой, порывистой, как у Лавальер, а сдержанной, обдуманной. Ее щепетильность всегда была выгодной для ее материальных интересов. Не лживая, но очень осторожная; не вероломная, но всегда готовая если не пожертвовать друзьями, то, по крайней мере, покинуть их; скорее создающая видимость добра, чем творящая добро. Без воображения, без иллюзий, эта женщина превосходила других скорее рассудком, чем сердцем. Она была вооружена против всех соблазнов. Страх скомпрометировать свое доброе имя защищал ее от всех опасностей», — писал о ней историк Тонен.

Над Людовиком посмеивались. Король — а выбрал фавориткой немолодую и непривлекательную женщину! «Французский король — противоположность другим государям: у него молодые министры и старая любовница», — говорил Вильгельм Оранский.

Понемногу и сам король соскучился. Он даже жаловался на холодность Франсуазы, теперь уже своей жены, ее духовнику, Годе де Маре, епископу Шартра, и тот сделал все возможное, чтобы склонить мадам де Ментенон к более рьяному исполнению супружеских обязанностей: сохранилось письмо, в котором епископ призывает свою духовную дочь больше внимания уделять тому, что «должно служить убежищем слабому мужчине, который без этого неизбежно погубит себя… Как отрадно свершать по велению добродетели то самое, что другие женщины ищут в опьянении страсти…»

Неизвестно, послушалась ли его мадам де Ментенон. А король старел, и он боялся кары Божьей, а рядом с Франсуазой, удерживавшей его от греха, он чувствовал себя защищенным. У него случилась еще одна любовная связь, с рыжеволосой красавицей Анной де Роан, но страх перед адскими муками пересилил похоть. Король вернулся к Франсуазе и уже более ей не изменял.

«Во внутренней жизни двора она пользовалась всеми преимуществами королевы, но в обществе она держала себя как самая заурядная придворная дама и всегда занимала последние места», — рассказывал Сен-Симон, вечный недоброжелатель мадам де Ментенон.