Люсина жизнь
Шрифт:
Ах, да не все ли равно в сущности, когда на душе весело и сердце стучит задорным, молодым стуком. Хочется нестерпимо выкинуть что-нибудь из ряда вон выходящее, хочется несказанно проявить свое молодечество, удаль. Наклоняюсь к уху моей соседки Лили и шепчу.
— Передай Ваде — пойдем к телефону.
Словно электрический ток пробегает по ней. Глаза загораются сразу…
— А Ани можно? — спрашивает таким же шепотом.
— Конечно, и Ани. Только, чтобы Этьен не знал и Мария. Отговаривать будут, терпеть этого не могу.
Мы едва можем дождаться той минуты, когда, пожав на прощанье руку, раскланявшись с нами, мисс Гаррисон и Вознесенский.
Я, Лили, Ани и Вадя бежим в залу, большую двусветную белую залу, с колоннами и хорами, лучшую комнату дома, купленного дальним предком графа у предка какого-то русского вельможи. Здесь мы между уроками играем в мяч, бегаем и резвимся. Здесь наши воспитательницы оставляют нас одних. Отсюда выход в приемную, из приемной в вестибюль.
Этьен повторяет урок для батюшки. Мария лютеранка и занимается Законом Божиим дома у матери в те часы, когда к нам приходит священник. Но нам четверым не до повторения урока. Быстро и незаметно проскальзываем в дверь. Еще дверь, и мы в вестибюле.
Подле мохнатого мишки с подносом в лапах находится телефон.
Плотно заперев дверь в приемную, мы группируемся подле аппарата.
Едва удерживаясь от смеха, я выступаю вперед. Нажимаю кнопку. Барышня тотчас же отзывается с главной станции.
— Allo!
Делаю голос сладеньким и умильным на редкость.
— Барышня, номер 14–25, пожалуйста!
— Готово.
— Слушаю.
— Колбасная, да?
— Что угодно?
— Десять десятков сосисок пришлите в усадьбу д'Оберн.
— Угощение рабочим? — слышу оттуда.
— Да, да, да!
Мои сообщники давятся от смеха. Ани смотрит на меня влюбленными глазами и восхищается вслух моим остроумием. Я подаю им знак молчания и снова нажимаю кнопку.
— Барышня (голос мой еще слаще в данную минуту), барышня, дайте пожалуйста 1—33.
— Готово!
— Казенная лавка, — слышу густой бас у левого уха.
— Да, да… Просим немедленно прислать дюжину бутылок водки в Анино, усадьбу графа д'Оберн.
— Слушаю, ваше сиятельство, — отвечает бас, внезапно смягчая свой голос до тенора в силу своего почтения, очевидно, перед сиятельным заказчиком.
— Ха-ха-ха, — давятся от смеха Ани, Лили и Вадя. У последнего даже слезы выступили на глазах. Мы все в восторге.
Напряжение достигает высшего своего пункта; хочется завизжать от восторга и волчком закружиться по комнате.
Вешаю трубку и опять хватаю ее…
— Дровяной двор, пожалуйста… — говорю я, предварительно нажав кнопку.
Но барышня хочет более точных сведений и требует номер. Лили лихорадочно перелистывает телефонную книгу-список абонентов, куда я вчера еще успела заглянуть «на всякий случай» и запомнить некоторые нужные для меня номера.
— Ага, вот он нужный номер. Ура! — приходит она снова в восторг неописуемый.
Звоню на станцию, прошу соединить снова с лесной биржей, называю номер.
Оттуда отзываются не скоро. Все занято, занято. Теряю терпение. Звоню опять. Наконец-то!
— Получите заказ. Пять сажен дров в усадьбу д'Оберн. Привезите поскорее!
— Слушаю-с.
Дальнейшее все идет как по маслу.
Во время урока батюшки в дверь просовывается встревоженное лицо madame Клео.
— Мисс Гаррисон! Мисс Гаррисон! — зовет она. — Там принесли заказ из колбасной. Вы приказывали?
Я тихонько фыркаю, закрывшись рукою. Ани краснеет до ушей и дрожит от смеха. Вадя и Лили гримасничают неимоверно, чтобы не разразиться самым неудержимым хохотом.
Отец Герасим замечает ваше приподнятое настроение. Его опытный преподавательский взор сразу находит виновную.
— Люся, — обращается он ко мне, — расскажите, девочка, что вы знаете о бегстве Лота и его семьи.
Что я знаю? Ничего не знаю. Кроме того разве, что сейчас вернется Мисс Гаррисон, посидит немного и ее вызовут снова, чтобы принять дюжину бутылок водки, которые должны быть присланы с минуты на минуту из казенной лавки из города. И знаю также, что подъедут скоро два воза с дровами. Ха-ха-ха! И вся трясусь от затаенного смеха. А про Лота или семью Лота я ровно ничего не знаю.
Этьен, сидевший за столом рядом со мною, видит мой растерянный вид и спешит на помощь к своему бесшабашному другу, суфлируя мне по возможности всю историю гибели Содома и Гоморры и бегства оттуда семьи Лота.
Сначала все идет прекрасно. Я удачно улавливаю подсказываемые мне слова до… до этой злосчастной истории с Лотовой женою. Устал ли мой благодетель, или мой слух изменил мне, но вместо передаваемого мне шепотом: «И когда жена Лота оглянулась вопреки предсказанию Господа, то превратилась в столб».
— И когда жена Лота оглянулась вопреки приказанию Господа, — повторяю я под диктовку, — то превратилась в…
Но во что превратилась эта злосчастная жена, решительно не могу понять… Не слышу.
— В столб! В столб! — усиленно суфлирует мой благодетель Этьен.
— В столб, в столб! — шипят как змеи со всех сторон Лили, Ани и Вадя.
Не понимаю… Решительно не могу понять… А пауза все длится… длится… Больно наступаю на ногу Этьена…
— Что ж ты молчишь, мол, говори!
— В столб, — вскрикивает чуть не в голос мальчик. «Ага, наконец-то услышала! Слава Богу!»
— В дога! — говорю я, торжествуя от возможности пресечь, наконец, эту несносную паузу.
— Что-о-о-о? — На лице батюшки выражается самый неподдельный ужас. — Что ж это такое?
Чувствую, что соврала… И соврала скандально. Но уж раз что свершилось, того вернуть нельзя.
Развязностью еще, пожалуй, можно поправить дело.
— В дога… В такую собаку, батюшка, — говорю совсем просто, поднимая на него невинные глаза.
О, это уже слишком!
Ани дрожит от смеха, но остальные молчат, притихли… Батюшка добрый-предобрый, но ведь и у самого доброго человека в мире может лопнуть терпение, в конце концов.