Лживая весна
Шрифт:
– Добрый вечер, фройляйн Кренц.
– Д-д-добрый вечер, оберком-м-миссар Вюнш.
Она отчаянно старалась скрыть свою дрожь, но ей это совершенно не удалось. Хольгер остановил, несшую мимо него кружки с пивом, официантку и заказал:
– Глинтвейн для фройляйн и одно пиво.
Фройляйн Кренц благодарно улыбнулась.
– Спасибо большое.
Голос ее больше не дрожал.
– Не за что, фройляйн Кренц. Что же вы зонта не носите, так ведь и заболеть можно?
– Не люблю зонты.
– Очевидно, быть сухой вы тоже не любите…
Еще до того как закончить
– Простите меня, я просто немного устал. К тому же, скажу вам по секрету, я тоже не люблю зонты.
– Не извиняйтесь, оберкомиссар Вюнш. Теперь мы квиты за то, что я вас не заметила два дня назад.
«Не только в тот раз вы меня не заметили» – автоматически отметил про себя Вюнш. Она сняла с рукава свою повязку со свастикой и, аккуратно свернув, убрала ее в карман пальто.
– Вы входите в Союз девушек или в Женскую организацию36?
– Да, занимаюсь общественной работой и помогаю нашей партии.
«Не ответила на вопрос…»
– Я видел, как вы несли листовки пару дней назад. Вы занимаетесь этим после работы?
– Да, иногда разношу листовки, иногда помогаю в больнице.
– Тяжело, наверное, совмещать это с работой.
– По-разному, иногда очень тяжело, а иногда летишь, не замечая усталости, если чувствуешь, что действительно помогаешь кому-то, делаешь что-то полезное…
Ее промокшие волосы были собраны на голове, и Хольгер мог рассмотреть лицо девушки. Она не была красивой – некоторые черты были слишком правильными, другие – слишком резкими. Самое главное – как бы он не вглядывался, он так и не мог сказать, сколько ей лет. Между тем принесли пиво и глинтвейн.
– Как вам работается с оберстом Иберсбергером?
– Иногда тяжело разобрать его почерк, а в остальном – очень неплохо. Я знаю, что до меня долгое время секретарем полицайоберратов Галтова и Иберсбергера был господин Глаубе. Надеюсь, что у меня получается заменить его, хотя бы отчасти…
Лампа, расположенная где-то позади фройляйн Кренц, подсвечивала ее голову, создавая ощущение нимба или, скорее, пламени вокруг нее. Хольгер откровенно любовался этим зрелищем, надеясь, впрочем, что это никак не отражается на его лице.
– А вас долго не было из-за ранения?
Ее вопрос вернул Вюнша из созерцания.
– Да, полтора месяца лечился.
– В вас стреляли?
– Нет, подозреваемый набросился с ножом.
– Надеюсь, его задержали?
– Он убит.
«Мягче ты! Нельзя же так рубить. Майер оказывает на тебя отрицательное влияние своей немногословностью»
– Вы его… ну, вы поняли?..
– Нет, мой напарник.
Хольгер вспомнил перепуганное лицо Руди Ковача и тело парня, в которого тот всадил шесть пуль.
– А куда он вас ранил?
– В левое плечо.
Вюнш показал на все еще, порой, саднившую рану. Фройляйн Кренц, видно решив, что ему неприятен этот разговор, уставилась в бокал с глинтвейном и замолчала. Наступила неловкая пауза. Хольгеру вдруг пришла в голову безумная идея:
– Вы умеете играть в шахматы, фройляйн Кренц?
– Да, но немного.
– А хотите сыграть?
– Сейчас?
Похоже, Хольгеру удалось ее удивить.
– А почему нет? Я только схожу к господину Харреру – хозяину сего славного заведения, и попрошу у него доску и фигуры с пешками.
Недоверие первых мгновений сменилось на ее лице на легкую улыбку.
– Хорошо, давайте сыграем.
Хромой Харрер удивился просьбе Хольгера, но глянув на столик Вюнша, расплылся в улыбке и через пять минут принес из квартиры, располагавшейся прямо над пивной, шахматы и доску.
– Прежде чем начнем, можно один вопрос?
– Да, конечно.
– Как ваше имя?
Она посмотрела на него внимательно, а потом ответила быстрой скороговоркой, словно решившись на прыжок в воду с трамплина:
– Хелена, а ваше?
– Мое имя Хольгер и мне очень приятно с вами познакомиться. Белые или черные?
– Белые.
– Хорошо.
Игра пошла не по плану Хольгера. То ли сказалась усталость прошедшего дня, то ли количество выпитого, то ли дедушка Хелены был гроссмейстером, но всю партию Вюнш занимался не конструированием собственной игры, а по сути лишь обороной. До поры до времени ему удавалось сдерживать наскоки коней и слонов Хелены, но, пусть количество фигур уменьшалось примерно с одинаковой скоростью, позиция Хольгера становилась все менее выгодной.
Вюнш был неплохим игроком. Шахматам его научил еще отец. Подростком он часто играл с младшей сестрой. На Войне играть не получалось – фигуры терялись, не успев сделать и пары ходов. После Войны играть было решительно не с кем, а в полиции единственным, кто умел играть на более менее конкурентном для Вюнша уровне, был Каспар Шнайдер – смотритель полицейского архива – у него Хольгер выигрывал только три партии из пяти.
Игра продолжалась уже две кружки пива и полтора бокала глинтвейна. Вюнш обратил бы внимание на румянец, появившийся на лице Хелены, если бы не был вынужден выбираться из-под шаха. Партия клонилась к концу, и конец этот был известен уже обоим игрокам. У Хольгера была одна ладья и три пешки, сгрудившиеся в левом углу доски вокруг короля. Хелена пошла вперед своими, простоявшими без дела всю партию, ладьями. Уцелел и один из ее героических коней (как же Вюнш ненавидел эту белую длинномордую животину без ног!). Где-то на задней линии маячил белый король. Все было ясно. Единственное на что мог рассчитывать проигравший – это милосердно быстрая смерть от рук победителя. И она подарила ему такую смерть. Изящным росчерком Хелена в три хода поставила мат.
Вюнш откинулся на спинку стула и закурил очередную папиросу. Он смотрел на нее сквозь дым – она допивала бокал с вином.
– Спасибо за игру.
Хольгер первый нарушил молчание, установившееся после ее слов: «Шах и Мат».
– Вам спасибо. Я давно ни с кем не играла, забыла, что это так увлекательно.
– А я давно не видел столь сильного противника.
Хелена, немного смутившись от его слов, посмотрела в окно и сказала то, что он совсем не рад был услышать:
– Дождь кончился. Пожалуй, мне пора.