М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
молодежь и ее направления, а Лермонтов, глумясь и
пародируя салонных героев, утверждал, что «у нас нет
никакого направления, мы просто собираемся, кутим,
делаем карьеру, увлекаем женщин», он напускал на себя
la fanfaronnade du vice <бахвальство порока; ф р . > и тем
сердил Назимова. Глебову не раз приходилось успокои-
вать расходившегося декабриста, в то время как Лер
монтов, схватив фуражку, с громким хохотом выбегал
из
гулку, до которой он был охотник. Он вообще любил или
шум и возбуждение разговора, хотя бы самого пустого,
но тревожившего его нервы, или совершенное уедине
ние» ( Висковатов,с. 273).
2 О повести Б. Маркевича «Две маски» см. примеч. на с. 628
наст. изд.
3 М. А. Назимов, как и некоторые другие декабристы, не раз
делял иронического отношения Лермонтова к правительственным
мероприятиям начала 40-х гг. по подготовке крестьянской реформы.
П. А. Висковатов писал: «Декабрист Назимов, которого в 1879 или
80-м году посетил я в Пскове именно с целью узнать о Лермонтове,
с коим он встречался в Пятигорске, говорил: «Лермонтов сначала
629
часто захаживал к нам и охотно и много говорил с нами
о разных вопросах личного, социального и политиче
ского мировоззрения. Сознаюсь, мы плохо друг друга
понимали. Передать теперь, через сорок лет, разговоры,
которые вели мы, невозможно. Но нас поражала какая-
то словно сбивчивость, неясность его воззрений. Он
являлся подчас каким-то реалистом, прилепленным
к земле, без полета, тогда как в поэзии он реял высоко
на могучих своих крылах. Над некоторыми распоря
жениями правительства, коим мы от души сочувство
вали и о коих мы мечтали в нашей несчастной моло
дости, он глумился. Статьи журналов, особенно
критические, которые являлись будто наследием луч
ших умов Европы и заживо задевали нас и вызывали
восторги, что в России можно так писать, не возбуж
дали в нем удивления. Он или молчал на прямой запрос,
или отделывался шуткой и сарказмом. Чем чаще мы
виделись, тем менее клеилась сериозная беседа. А в нем
теплился огонек оригинальной мысли — да, впрочем,
и молод же он был еще!» ( Висковатов,с. 272—273).
М. А. ЛОПУХИНА
С Марией Александровной Лопухиной (1802—1877) Лермонтова
связывали теплые дружеские отношения. По словам П. А. Вискова-
това, она принадлежала к тем немногим друзьям поэта, которые
«не утратили веры и любви к нему даже и тогда, когда ранняя
могила унесла его». «Милый друг! — писал ей Лермонтов в письме
из Петербурга 23 декабря 1834 г . , — что бы ни случилось, я никогда
не назову вас иначе...»
Поэт познакомился с ней, ее сестрой Варварой и братом
Алексеем в Москве, в конце 1827 или начале 1828 г. (об этом см.
в воспоминаниях А. П. Шан-Гирея на с. 36, 38 наст. изд.). После
переезда Лермонтова в Петербург между ним и М. А. Лопухиной
завязалась оживленна» переписка. Судя по единственному сохра
нившемуся письму Лопухиной, до поступления в юнкерскую школу
Лермонтов писал ей каждую неделю. В своих письмах к ней он
искренен, доверчив, откровенен; в ее письме проскальзывает несколь
ко наставительный тон. Сказывается разница лет, она чувствует себя
старшей и опекает поэта.
Лермонтов в своих письмах посылает ей новые стихи. Она
переписывает его произведения для Верещагиной, с которой всю
жизнь была очень дружна. В 1839—1840 гг. Лопухина побывала
за границей с сестрой и ее мужем Н. Ф. Бахметевым. В Эмсе она
630
передала Верещагиной, жившей после замужества за границей (об
этом см. на с. 553 наст. изд.), картину, написанную для нее Лер
монтовым, и его стихи. В своих письмах к А. М. Верещагиной она
старалась, когда могла, сообщать новости о Лермонтове. Так,
29—30 октября 1837 г. она пишет: «Я забыла вам сказать, что
не имею сведений о Мишеле, говорили одно время, что он будет
прощен, но до сих пор ничто не подтверждает эти слухи», а 11 ноября,
когда Елизавета Алексеевна сама сообщила ей о прощении Лер
монтова, Мария Александровна спешит известить об этом подругу,
добавляя: «Он будет в Москве в декабре, так как бабушка ждет его
к рождеству. На этот раз я не смогу и не захочу долго опекать его,
потому что это повредит ему в глазах всех его родных».
Любовь Лермонтова к ее младшей сестре, конечно, не была для
нее тайной, но их чувствам она явно ни в коей мере не покровитель
ствовала. Некоторая холодная отчужденность по отношению
к Варваре Александровне чувствуется в ее письме к Лермонтову,
так же как и в письме к Александре Михайловне.
ИЗ ПИСЕМ К А. М. ВЕРЕЩАГИИОЙ-ХЮГЕЛЬ
(стр. 478)
Печатаются по публикации И. А. Гладыш и Т. Г. Динесман
в «Записках Отдела рукописей ГБЛ» (М., 1963, вып. 26, с. 50, 55—56).
Оригиналы писем хранятся в ГБЛ,ф. 456.