Мадемуазель Берта и её любовник
Шрифт:
Сверху улица Коленкур, по которой разъезжали автобусы и грузовики, походила на темную реку, и возникало чувство жалости к тем, кто пребывал так далеко от воздуха и солнца.
Наружная застекленная дверь выходила на длинный железный балкон. Вдоль всего балкона герани словно истекали на свету кровью, а в клетке, где еще осталось с утра немного звездчатки, прыгала канарейка.
— Раздевайтесь, господин комиссар… Вы позволите мне немного привести себя в порядок?.. Я собиралась на скорую руку, мучаясь вопросом, придете ли вы…
Все двери были
Мадемуазель Берта сняла жакет от костюма и осталась в обтягивающей грудь желтой кофточке в мелкий цветочек.
— Дайте мне ваше пальто… Садитесь, прошу вас… Я больше не знаю, где нахожусь… Я так счастлива, поверьте! У меня такое впечатление, что кошмар закончился…
И действительно, радость озарила лицо девушки. Ее влажные глаза блестели. Пухлые розовые губы приоткрылись в улыбке.
— Вы поймете… Я не знаю, с чего начать, но это не важно, правда? Ибо вы привыкли… Вам достаточно было увидеть эту комнату со швейной машинкой и остатками тканей, чтобы догадаться, что я портниха… Я скажу вам даже больше: я шью главным образом платья, которые мои клиентки, а они весьма приличные особы, просят меня скопировать с моделей, что они приносят, беря их из больших Домов моды. Вы не выдадите меня?
Она излучала столько энергии, что не оставалось времени на размышление, его с трудом хватало, чтобы следить за ее мимикой. И Мегрэ в который раз почувствовал себя смущенным оттого, что находится в атмосфере женственности и юности, словно расшалившийся женатый мужчина.
— Теперь необходимо, чтобы я сделала более серьезное признание… Мне стыдно, но другого выхода нет… Я никогда не смогла сказать бы об этом дяде Люка… Видите ли, комиссар, я вовсе не благоразумная девушка…
У меня есть, вернее, был дружок… И именно из-за него…
Смущение Мегрэ переросло в замешательство. До чего же он оказался наивным, что на какое-то время поверил в серьезное дело, тогда как речь шла о романтичной девчонке, которой угрожал возлюбленный в надежде вернуть ее себе?
Она словоохотливо продолжала:
— Я познакомилась с ним прошлым летом в Сен-Мало, где проводила отпуск… Это молодой человек из хорошей семьи, сын промышленника, который был вынужден объявить себя несостоятельным. Как богатого ребенка, его баловали всю юность, но внезапно в двадцать три года ему пришлось начать работать.
— Чем он занимался? — неуверенно спросил Мегрэ.
— В Сен-Мало он продавал автомобили для большого гаража… Или, вернее, он пытался продавать, поскольку дела шли неважно… А Альбер — его зовут Альбер — не любит докучать людям. Некоторое время спустя после моего возвращения в Париж он также приехал сюда и принялся искать место…
— Извините! Он жил здесь?
И Мегрэ бросил взгляд на открытую дверь спальни, где он заметил зеркальный шкаф и тщательно натертый паркет.
— Нет… — сказала она. — Я не захотела… Он снимал маленькую комнатку в гостинице на улице Лепик… Он часто приходил, но только днем…
— Он был вашим любовником?
Она покраснела, утвердительно кивнула головой и встала, спросив у Мегрэ, не хочет ли тот выпить стаканчик вина.
— У меня только белое… Сладкое бордо… Я даже не знаю, куда я его дела… Я не знаю, как я живу… Послушайте! Разрешите мне изложить все вкратце, поскольку я чувствую, что снова приду в сильное волнение… Я ошибалась насчет Альбера, вот так! Я довольно быстро поняла, что он по-настоящему не ищет места и что он проводит большую часть своего времени в подозрительных барах… Несколько раз я видела, как он пожимал руку весьма темным личностям… Вы понимаете, что я имею в виду?..
Она ходила взад и вперед. Ее голос звучал глухо. Чувствовалось, что она не замедлит расплакаться.
— Неделю тому назад случилось одно происшествие…
Вы о нем читали в газетах, но возможно, не придали ему значения… Ночью четверо молодых людей ограбили магазин торговца радиотоварами на бульваре Бомарше… Их интересовало не довольно-таки громоздкое оборудование, но деньги. Одному Богу известно, откуда они узнали, что деньги находились в кассе… Они унесли шестьдесят тысяч франков… В тот момент, когда они убегали, их заметила полиция… Один из молодых людей выстрелил и убил стража порядка…
Внезапно Мегрэ обрел свою величавость, и любой сказал бы, что его силуэт стал более полновесным, а взгляд более твердым. Машинально он зажег свою трубку, которую до сих пор не решался вынуть из кармана.
— А дальше?.. — спросил он до сих пор незнакомым мадемуазель Берте голосом.
— Двух воров арестовали… Двух хорошо известных полиции личностей, одного по кличке Рябой, второго по кличке Марселец… Оба молодые, почти новички. Их штаб-квартира находилась рядом с площадью Бланш, где Альбер посещал…
— Кто стрелял? — спросил Мегрэ, пристально глядя на канарейку сквозь табачный дым.
— Неизвестно… Вернее, на тротуаре нашли револьвер, и он принадлежит Альберу… Тем более легко было установить, что этот револьвер он взял у отца, поскольку на нем написано его имя… Когда отец узнал о происшедшем из газет, он дал о себе знать… Его допрашивали на набережной Орфевр…
— А Альбер?
— Его ищут. Вы лучше меня знаете, как происходят подобные вещи. Я полагаю, что его описание разослано повсюду. Вот почему…
Она вытерла глаза, вышла ненадолго на балкон, встав к Мегрэ спиной, и он увидел, как вздрагивают ее плечи, словно от рыданий.
Когда она вернулась, то выглядела бледной, осунувшейся.
— Я могла бы рассказать правду полиции, но я боялась… Вам, господин Мегрэ, я доверяю, поскольку знаю, что вы не предадите меня… Держите!..
Она открыла супницу, выполненную под руанский фаянс, которая стояла на буфете, и, вынув оттуда письмо, протянула его Мегрэ. Тот прочел письмо. Оно было написано неровным почерком, фиолетовыми чернилами: