Мадемуазель Судьба
Шрифт:
Деревенька была бесподобной, предприимчивые любители живой природы с бульдозерами и новыми архитектурными проектами еще не добрались до этих мест. Уже стемнело, но память дорисовывала невидимые детали. Дома с облупившейся краской, щуплые кустики красной и черной смородины, заботливо прополотые грядочки, коричневые бочки по углам домов, обтянутые ржавыми кольцами, старушки в ярких платочках, чаевничающие на верандах, – кусочек спокойной, размеренной жизни.
Дверь оказалась открытой.
– Конспиратор хренов, – буркнул Федор, заходя в комнату с низким потолком,
На втором этаже послышались шаги.
– Че надо?
– Зашел сказать, что чайник вскипел, – бросил Федор.
– Кто там?
– Рябов!
Увидев старого приятеля, Барсук расплылся в добродушной улыбке, стыд по поводу невозвращенного долга умер в душе давным-давно.
– Вот это да! Уж не думал, что свидимся. Как ты меня нашел?
– Догадайся с трех раз, – снимая чайник с плитки, ответил Федор.
– Маманя свое дело знает, в обиду родного сыночка не даст, – одобрительно кивнул Кашин.
– Просила кефирчиком тебя побаловать… Водка и закуска в пакете.
– Вот спасибо, вот молодец, а то жру всякую гадость: консервы с морской капустой, консервы с гречневой кашей и консервы с зеленым горошком. Больше ничего сюда не привозят, да и денег нет. Кстати, о деньгах… Ты за ними приехал?
– Почти. Как я понимаю, взять с тебя нечего?
– Продулся опять в пух и прах, – развел руками Барсук. Он был младше Федора, однако выглядел лет на сорок. Лихая жизнь изрядно потрепала Мотьку Кашина, поэтому он напоминал печеный картофель, но не унылый, а весьма оптимистичный и бодрый. – Раньше что было? Игральные автоматы! В карманах пусто – до свиданья! Бездушные железные машины… А теперь сядешь в кабаке за столиком с друганом, разложишь картишки пару раз и… По уши в долгах! Честным людям развернуться негде. Страдаю через это дело страшно сказать как!
– Сочувствую, – не особо старательно нарезая колбасу, усмехнулся Федор. Посмотрел на приятеля и вновь застучал ножиком о старую доску, прожженную с одного края. Он с удивлением отметил, что не знает, почему Кашина прозвали Барсуком – то ли из-за длинного тонкого носа, то ли из-за белой седой пряди на макушке, появившейся в школьные годы, а может, еще из каких соображений.
Плюхнувшись за стол, Барсук заботливо уложил шпротку на кусок ароматного хлеба и, счастливо воскликнув «эх!», засунул почти весь бутерброд в рот.
– Вот ведь жизнь – странная штука, – изрек он, чавкая, – лучшие годы гоняемся за черной икрой, а по-настоящему вкусными нам кажутся незамысловатая тощая килечка да сдобренная специями колбаска. Это бабы нам головы дурят: то одно им подавай, то другое, а я бы сидел на бережку с удочкой и в ус не дул, плевал бы на картишки. А помнишь, какие я побрякушки делал? А часы? Любо-дорого посмотреть!
– Помню. И много женщин тебя с пути истинного сбило? – усмехнулся Федор. – Небось до сих пор у Люськиной юбки крутишься. А она к барахлу равнодушна, тебя, дурака, любит, так что не мути воду зря.
– Люська! Люська – человек, не спорю. – Барсук расстегнул рубашку и почесал дряблый живот. – Но все одно: бабы до добра не доводят.
– Расскажи лучше, что в мире делается, давно меня в Москве не было.
Барсук, разлив водку по невысоким стаканчикам, покачал головой и с умным видом пустился рассказывать были и небылицы. Через час, разомлев, он уже врал без остановки про случайную встречу с президентом в трамвае и про нашествие комаров-убийц, откусывающих головы прохожим. Федор слушал бред старого приятеля со снисходительной улыбкой. За этот пустой вечер, возвращающий его к прежней жизни, он простил бы Барсуку куда больше, чем три тысячи долларов.
Глава 5
Валька продолжала беспокоиться о подруге, и дребезжащее волнение постепенно перекинулось на Казакова.
– Наташа, наверное, в полицию пойдет… Меня спасать. Она такая. Ей нужно, чтобы все было по справедливости и никого не обижали. А обо мне она заботится, и вообще очень хорошая, – сказала Валька за завтраком, ковыряя ложкой овсяную кашу.
Эта фраза заставила Юрия Яковлевича тяжело вздохнуть и улыбнуться. Немного поразмышляв, покачав головой, он разрешил еще один звонок «боевой подруге» (так Казаков с мягкой иронией назвал Наташу), а Сергею велел разведать обстановку. Валька от радости чуть не подпрыгнула до потолка и сразу бросилась к телефону, но разве может утешить короткий разговор? «У меня все хорошо, не беспокойся, скоро вернусь… Когда? М-м-м… Пока не знаю. Чем занимаюсь? Завтракала овсяной кашей, еще съела бутерброд… Да точно, точно у меня все в порядке!»
…Какие только задания не доводилось выполнять Сергею, в какие только переделки он не попадал, но что бы ни случилось, ко всему относился спокойно и даже философски. Если впереди маячило нечто рискованное, то это лишь повышало адреналин в крови и отчасти увлекало. Сергей ни за что не променял бы свою работу на офисную службу с девяти до шести.
Изредка приходилось перевоплощаться и старательно играть обременительные, занудные роли – тащиться в далекие дали и устраивать представление. К подобному дуракавалянию Сергей относился без энтузиазма, но есть такое слово «надо», и с этим ничего не поделаешь. Вот и сегодня можно было смело «расклеивать афиши», оставалось лишь сделать выбор: кем стать?..
– Смотри, Валька, на какие муки иду ради тебя, – сказал Сергей, демонстрируя плотный голубой комбинезон и ветровку. – Кем прикинуться, пока не решил, как думаешь, за сантехника сойду?
– С большой натяжкой, – скептично рассматривая униформу, ответила Валька. – Пахнет от тебя хорошо, и вообще… симпатичный.
– Прошли те времена, когда трубы меняли мрачные типы с недельной небритостью, обремененные похмельем. – Сергей усмехнулся, а затем вздохнул. – Хорошо, хоть сегодня не тридцать градусов, а то умер бы я от жары в такой одежде. Придется тебе все же сходить со мной в кино. В качестве компенсации.