Шрифт:
ГЛАВА ПЕРВАЯ
13 ноября.
Я пишу эту историю в то самое время, когда она происходит. Изо дня в день. Или, вернее – не будем излишне самонадеянны, – из часа в час. Впрочем, мы могли бы попытаться вместить окружающий нас мир в каждую утекающую минуту. Ведь в нашем распоряжении их не так уж и много. Даже самую долгую жизнь можно расчислить в секундах. Попробуйте подсчитать – получите цифру отнюдь не астрономическую; правда, и не особенно ободряющую.
Пока я все это пишу, я совершенно
Моя история наверняка будет иметь свой конец, это ясно. Но нет никакой уверенности в том, что в ней имеется какой-то смысл или, во всяком случае, сомнительно – что по существу одно и то же, – чтобы я был способен этот смысл разгадать. «Мошкаре, что рождается на рассвете и умирает с заходом солнца, не дано постигнуть значение слова „ночь“».
Когда такси доставляет меня в аэропорт Руасси-ан-Франс, меня ожидает сюрприз. Кругом – пустота. Ни пассажиров, ни служащих, ни стюардесс. Я одинок, абсолютно одинок в этом величественном дворце из стекла и металла, где царит сейчас безмолвие склепа. Хотя сравнение со склепом, пожалуй, не очень подходит. Своими огромными стеклянными стенами Руасси скорее напоминает гигантскую оранжерею.
Я ставлю чемоданы на багажную тележку и иду по залитой светом пустыне, толкая тележку перед собой. И ощущаю при этом всю смехотворность ситуации: я бдительно конвоирую свои земные блага, а вокруг нет никого из служащих, кто мог бы принять на себя заботу о них.
Не то чтобы я по-прежнему надеюсь улететь в Мадрапур. Но я по крайней мере хочу кого-то найти, чтобы навести справки. И если я беру на себя труд толкать перед собою тележку со своим багажом, я делаю это лишь потому, что мне неприятно оставлять чемоданы в углу без присмотра. Признак того, что изумление, которое я испытываю, немного сбило меня с толку: в обезлюдевших вокзалах воры не водятся.
Я отдаю себе отчет в том, что пустынность и тишина аэропорта начинают внушать мне легкую тревогу – если тревога вообще может быть легкой. Можно ли предположить, что, кроме меня, в этом Руасси, воздвигнутом для приема людских толп, нет ни единой живой души?
Если допустить, что персонал внезапно прекратил работу и вылеты самолетов отменены, а самолеты, прибывающие в Париж, принимает аэропорт Орли, – где же тогда пассажиры, которых, как и меня, неожиданная забастовка захватила врасплох? Куда все девались – бастующие и небастующие, полиция и отряды республиканской безопасности и персонал всех служб, всех закусочных, лавочек, киосков и касс? И можно ли хоть на минуту представить себе, чтобы весь колоссальный механизм Руасси-ан-Франс неожиданно замер и погрузился в беспробудную спячку?
Мою тревогу усиливает и своеобразная архитектура этого сооружения. Я в Руасси впервые, и меня поражает, что аэровокзал, который, как можно предположить, построен с чисто функциональными целями, рассчитан при этом словно бы и на то, чтобы дать вам ощущение беспредельности мира.
Будучи круглым,
Но пассажиров нет. Дважды обойдя это пустое пространство на его нижнем уровне, я вместе с тележкой вступаю на один из «сателлитов». Такое впечатление, будто ты оказался внутри огромного ярмарочного колеса и тебя ради большей остроты ощущений швырнут сейчас вниз, на землю. Но нет, я беспрепятственно выезжаю на верхний ярус. И повторяю все то, что делал внизу: кружусь вокруг центральной пустоты и ее «сателлитов» в поисках живого человеческого существа.
Здесь я тоже делаю два полных круга. У меня возникает неприятное чувство, которое, должно быть, испытывает хомяк, когда он безостановочно семенит по рифленому колесу в своей клетке.
Я останавливаюсь. В застекленной пустыне, именуемой Руасси, я уже не один. В пустыне появляется стюардесса.
В первый раз проходя перед этим барьером, я скользнул по нему взглядом и могу с полной уверенностью утверждать, что там никого не было. А теперь, когда я снова прохожу здесь, за барьером мгновенно возникает стюардесса, миниатюрная зеленоглазая блондинка в пилотке. Не буду настаивать на том, что в ее появлении есть что-то таинственное. У меня и так хватает проблем с вылетом в Мадрапур. Вполне может быть, что, когда я впервые посмотрел в том направлении, стюардесса, скажем, нагнулась, чтобы достать что-то из сумки, и перегородка скрывала ее от меня.
Но, поворачивая с усилием свою тележку в сторону стюардессы, я прекрасно отдаю себе отчет в том, что присутствие девушки – только ее одной в этой пустыне! – лишь усугубляет нереальность ситуации.
Так или иначе, но стюардесса отнюдь не призрак. Вот она передо мной – из плоти и крови, и, надо признать, из плоти бархатистой и нежной.
Мне с первого взгляда ясно: по части красоты стюардесса – непревзойденный образец, настолько бесспорно и очевидно ее очарование. Таких девушек другие женщины окидывают с ног до головы холодным, оценивающим взором, а мужчины жадно пожирают глазами. И, несмотря на обуревающую меня тревогу, я разделяю общую участь.
При этом я прекрасно знаю, что красота стюардесс – всего лишь конфетка, которую авиакомпании предлагают вам, чтобы усладить ваш взгляд и развеять страх во время взлета.
Но ловушка действует безотказно. У меня множество вопросов, которые я должен задать ей по поводу всей этой нелепой ситуации и, уж во всяком случае, по поводу моего собственного вылета, но я ни о чем не спрашиваю. Не отрывая глаз от ее прелестного личика, я протягиваю билет.
– Вы мистер Серджиус? – говорит по-английски стюардесса, и ее английский очаровывает меня неправильностью своих интонаций.