Маг-целитель
Шрифт:
— Нет, правда?
Фармацевтические компании у меня на родине дорого бы заплатили за парочку таких рецептов.
— А ты не знал об этом? — Брат Игнатий пристально посмотрел на меня. — Но между тем устоял против самого худшего из заклинаний Тимеи.
Откуда это было ему известно? Наверное, речь шла о вышеупомянутых «простеньких» заклинаниях.
— Воистину ты могучий чародей, — продолжал брат Игнатий. — У тебя великий дар, господин Савл.
— Ой, да ладно... — Я скромно потупился. — Ничего такого...
— О, совсем
Секунду я смотрел монаху в глаза и соображал, как лучше ответить. Потом я решил, что терять мне, собственно, нечего, и ответил:
— Из другого мира.
— Правда? — вырвалось у монаха. — И там волшебство действует совсем по-другому?
— Я бы сказал, что там оно вообще никак не действует. На самом деле мы там научились обходиться безо всякого волшебства. Мы изучаем окружающий мир и организуем полученные знания в науки. Пожалуй, мы заменили силу волшебства знаниями и умениями, но все равно выходит так, что мы творим кое-какие чудеса.
— С таким образом мыслей да с талантом в придачу в таком мире, где волшебство действует... нет, нечего и дивиться тому, что ты могучий чародей, хотя и знаешь об этом искусстве так мало!
Монах глянул на Тимею и покраснел. Он опустил глаза, а она вся подобралась, и глаза ее зажглись тревогой.
Все было ясно и без слов. Он хотел сказать: «Ты можешь вытащить меня отсюда?»
— Как это, как это? — вмешалась Тимея. — Во всем мире вряд ли отыщется мужчина, который не отдал бы все за то, чтобы оказаться на твоем месте и отведать моих прелестей! А ты, а ты! А ну, признавайся, бритоголовый! Разве ты не сгораешь от желания обнять меня? — Голос нимфы стал тише, сладострастнее. — Разве ты не жаждешь погладить, приласкать меня, коснуться моего тела, прижаться губами к моим губам, а потом...
— А потом, согрешив, погибать от раскаяния? — простонал монах. — Перестань меня мучить, красавица! Молю тебя, перестань!
— Я выполню твое желание, когда ты выполнишь мое! — Голос нимфы стал подобен тончайшему шелку. — Скажи правду, Игнатий! Разве ты не жаждешь изучить прелести моего тела?
— О Господи, жажду! — простонал монах. — Когда ты рядом, моему разуму только того и надо, что видеть, слышать, обонять тебя! Но душа моя рвется к Небесам! Не искушай меня, о прелестная, ибо твои чары — только мука для того, кому нельзя обладать тобою!
— Можно! — выдохнула нимфа и коснулась его руки своей нежной ручкой. — Я твоя — только скажи!
— Нет! Я должен быть верен своему обету!
— Как хочешь... — проворковала нимфа и прижалась к монаху.
Игнатий вздрогнул и возопил:
— Нет, не как я хочу, а как я поступлю! О, как жестока ты ко мне, прекрасная нимфа, — ты мучаешь меня
— Ах так? Ты сказал, что будет так, как ты поступишь? — прошипела задетая за живое нимфа и вдруг из источника вожделения превратилась в самую обычную красивую женщину. — Я ничего не могу с тобой поделать, пока ты упрямишься. С тобой с ума можно сойти, Игнатий!
— Сожалею, что приношу тебе боль, — прошептал монах и опустил глаза.
— Не больно-то ты сожалеешь, — буркнула нимфа, и вновь в ее взгляде я увидел оскорбленные чувства. И тут я все понял.
— А, да он тебя интригует, верно? Единственный мужчина, устоявший перед твоими заигрываниями?
— Глупец! — простонал Фриссон.
— Нет, были и другие, — ответила Тимея, и казалось, слова ее сгорают и пеплом осыпаются с губ. — Был один мужчина, у него еще так странно горели глаза... он напал на меня и колотил, пока я не вырвалась и не убежала. Я его нашла среди обломков корабля, который притянула к острову, вызвав на море шторм. Был еще один монах, послушник в белой рясе, — этот обзывал меня дьяволицей, суккубом и все пытался истребить меня длинными злобными стихами. Пока он тут жил, остров опустел и почти превратился в пустыню.
Хотел было я спросить, сколько времени это продолжалось и какой смертью умер тот монах, но передумал.
А брат Игнатий качал головой и бормотал:
— Я бы такого никогда не сделал, нет! Нет, она добрая женщина, она чудесная женщина, и я должен признаться в том, что обожаю ее.
— Но все же не настолько, чтобы предаться похоти, — резюмировала нимфа, сардонически усмехнувшись. — Что за новое чувство ты взрастил во мне, монах? Прежде я никогда не смеялась над своими неудачами.
— Обидно, да? — спросил я.
— Он терзает меня безмерно, — согласилась нимфа. — Но не так, не так, как мне хотелось бы. Поэтому я не отпущу его и буду держать здесь, покуда он не отдастся своим чувствам. Тогда он по-настоящему полюбит меня и позабудет и о клятве, и даже о своей вере.
— Поскольку одно следует из другого, — пробормотал я себе под нос... — А ты никак не можешь пережить, что тобой пренебрегают, да? Не можешь хоть немножко воздержаться и не грешить?
Тимея пожала плечами. Остальные части ее тела также пришли в движение, и, надо сказать, вышло это весьма гармонично.
— Ну... если бы тогда... когда он только-только тут появился... тогда еще может быть, а теперь — теперь задета моя гордость. Мне нужно, чтобы он был мой, мой до конца.
— Я готов! Я твой до конца! — воскликнул Фриссон, сверкая глазами.
Тимея только взмахнула ресницами да лениво усмехнулась.
— Премного благодарна, песнопевец... Однако гордость мою оскорбил не ты, а он. О нет, я должна стать для него важнее всего в жизни, иначе я буду чувствовать, что ни гроша не стою как женщина.