Маг-целитель
Шрифт:
Я сдержался и даже постарался улыбнуться. Ведь я слушал то самое оправдание, которым пользовались средневековые христиане не только для объяснения крестовых походов в чужие страны, но и причин истребления своих сородичей лишь за то, что те исповедовали «не такое» христианство.
Командир отвернулся и принялся расхаживать по стоянке и смотреть, все ли в порядке. Поскольку он продолжал при этом разговаривать, я потащился за ним.
— Да будет тебе известно, — продолжал он, — что и в христианских землях многие угодили под власть Сатаны и его приспешников. Аллюстрия — страна, в которой мы сейчас находимся, погрузилась в трясину разложения. Ею правит королева-колдунья.
Ну ладно. В принципе все понятно. Узурпация и все такое прочее. Но зачем к этому примешивать предрассудки?
— Значит, вы родом из этого самого Меровенса?
— Истинно так.
«Ибирия» — что-то знакомое... Иберийский полуостров? Но если так, то «воцарение зла» в тех краях — это всего-навсего Мавританская империя. Средневековым испанцам мавры-мусульмане представлялись язычниками, а стало быть, по их понятиям, поклонялись ложным богам. С этим ясно. Теперь — Аллюстрия. Похоже на Австрию, к которой что-то добавлено... Алл... — может быть, начальные буквы слова «Аллемания» — так называют Германию немцы? Стало быть, Германия плюс Австрия? Мне была известна одна поистине демоническая фигура, пытавшаяся подобное объединение осуществить, однако этот человек жил никак не в средние века. Так что я решил пока не судить поспешно о злобности аллюстрийской королевы. Но Меровенс... это что же — Франция или Италия? А может быть, Польша или Россия? Ну, если просто наугад возможно, это страна Меровингов* [10] , а значит — Франция.
10
Меровииги — династия франкских вождей, представитель которой, Хлодвиг, стал первым королем франков. Правили в конце V — середине VI в.
Собственно, почему бы и не спросить?
— Что-то я, похоже, заблудился, — смущенно проговорил я. — В какой стороне Меровенс?
— Прямо впереди, — удивленно отозвался командир. — Ты неподалеку от его границы. Разве ты не знаешь, что вышел из Аллюстрии?
Тут я наконец кое-что начал понимать. Аллюстрия — под властью злой королевы. Это очевидно, судя по тому, какой приемчик мне там оказали.
— Нет, я этого не знал, — ответил я. — Только где бы я ни был, я стремился поскорее оттуда выбраться.
— Это тебе удалось. Знай, ты прошел через горы. Королева Аллюстрии пытается их присвоить, поселив там кое-кого. А те притворяются, будто ее подданные. Если эти горы кому и принадлежат по-настоящему, так это горцам, которые называют себя швейцами.
Вот так неожиданно вся география встала на места. Я нахмурился.
— Но не кажется ли вам, что вы сделали большой круг? Стоило ли подходить к Аллюстрии через Швейцарию?
Командир кивнул:
— Так и есть. Но нет другого пути, как можно было бы еще подобраться к пособникам королевы Сюэтэ незамеченными. Даже если мы пойдем через горы, нас могут выследить.
— Думаю, вряд ли, — неторопливо проговорил я. — Если вы пойдете через то ущелье, по которому я вышел к вам... словом, может так получиться, что того, кто следил за дорогой, уже и след простыл. А нового еще не прислали.
Командир, прищурившись, глянул на меня.
— Ты разделался с ним?
— С ней, — уточнил я. — Нет, я никого не убивал. Я ее убедил
— Ну, стало быть, тогда у тебя язык покрыт серебром, раз ты словами одолел кого-то из приспешников королевы Сюэтэ.
Я заметил, что для рыцаря было не важно, какого пола существо я «одолел», но не удивился, человеку свойственно видеть лишь то, что он хочет видеть. А в средние века люди были ограничены в своих представлениях, оставаясь слепцами в отношении того, чего не знали. И я понял, к чему все эти разговоры насчет вооруженной борьбы со злом — еще одно оправдание поступков, христианством запрещенных, а стало быть, лицемерие.
Но ничего такого говорить вслух я, конечно, не собирался. Одно дело — отстаивать истину, а произносить истины, когда тебя никто об этом не просит, — совсем другое. Я не испытывал ни малейшего желания оказаться поколоченным или стать отверженным.
И все равно от мысли, что я угодил в лагерь ордена воинствующих монахов, мне было не по себе. Интересно, что собой представлял их монастырь? Как туда сходили? Через ворота или по опускной решетке?
— Странно, что ты так мало знаешь о своей собственной стране, — вздохнул командир. — Правда, ты так долго прожил среди язычников. И все же ты ученый, а стало быть, дворянин, хотя тебе и неизвестно, как обращаться с оружием.
Я кивнул. Кое-что я знал про классы в позднем средневековье. Дворянин стоял там ниже аристократа, но выше крестьянина — то есть поместное дворянство там являлось тем, что в нашем времени называется сливками среднего класса. Высокое положение занимали рыцари, но к началу восемнадцатого века столь же высокое положение стали занимать сквайры. Земли у сквайров было столько, что они могли подчинить себе несколько фермеров-вассалов, да и образованны они были получше многих. Попал ли я в это самое время (по моим подсчетам, примерно в 1350 год)? Я не осмелился задать вопрос — боялся выказать невежество и навлечь на себя подозрения. Образованны — это значило: умели читать и писать, знали правила застольного этикета и придворные правила.
Правда, эти ребята не показались мне такими уж ярыми поборниками классовых различий. Я наблюдал за тем, как рыцари в гамбизонах таскают ведра с водой и разжигают костры вместе со своими сквайрами...
— Как я погляжу, — осторожно проговорил я, — ваши люди трудятся наравне со сквайрами...
— Верно, — согласился командир. — Это упражнение учит послушанию и смирению.
— Но, — возразил я, — когда я подошел к вашему лагерю, ты сказал, что я гожусь только на то, чтобы таскать воду и дрова.
— О да, и очень сожалею о своих словах. Однако вид у тебя был такой, что нельзя было понять на глаз, кто ты. И все же, друг, запомни: крестьянин лишь на то и годен, чтобы рубить деревья да таскать воду, а рыцарь умеет все — ну, разве только того не умеет, что положено особам королевской крови или монахам. И, конечно, рыцари умеют таскать воду и собирать хворост. Ясно?
Я согласно кивнул. Что тут возразить? Такая точка зрения в их времена была весьма обоснована. Всегда можно делать меньше, чем умеешь — и для них такое было жестом уничижения, — но зато нельзя делать больше. От этой мысли волосы у меня на затылке зашевелились. Я прекрасно знал, что любого человека можно выучить ездить верхом и орудовать палашом — но я бы первым взялся утверждать, что некоторым это удается лучше, чем другим. Просто дело в том, что в моем просвещенном веке считалось, что любое занятие почетно — по крайней мере люди стараются так думать.