Маг-менестрель
Шрифт:
— А что они могут поделать, если у них нет своего флота? — спросил Савл. — Между тем король им неплохо платит, можно сказать, роскошно. Они счастливы, он счастлив, а вы заточены здесь, откуда не можете помешать королевским планам.
— Это возможно, это очень возможно, — пробормотал папа, качая головой. — Вот не представлял, что король так коварен!
Савл пожал плечами.
— Ну... может быть, он просто велел своему канцлеру изыскать способ убрать наемников с глаз долой и сделать так, чтобы они присмирели, а Ребозо решил пожертвовать Рэмом, чтобы лишить нас, братцы, возможности препятствовать осуществлению его замыслов.
— Нет, — решительно ответил папа. — На самом деле он бы в ладоши захлопал, узнав об этом. Но как же нам избавиться от разбойников?
— А вы этого точно хотите? — с вызовом поинтересовался Савл.
— Ну конечно! — воскликнул папа. — У нас нет никакой возможности вершить Божеские дела, проповедовать святое Писание и окроплять верующих, когда мы заперты здесь!
— Но для такой работы у вас имеются сельские священники, — возразил Савл, — тайные священники, скрывающиеся священники, но дело-то свое они все равно делают? Мне встретился один человек, он утверждал, что ничто так не способствует распространению религии, как ее запрещение.
— Я бы согласился с тем, что в таких условиях мы становимся тверже духом и чище в вере своей, — задумчиво проговорил папа. — Но распространение?
— В общем, как водится, настоящее дело делает рядовой работник, — резюмировал Савл. — На что им нужно связываться с бюрократической верхушкой?
Папа сощурился.
— Пожалуй что, ты мне не нравишься, чародей Савл.
— Вступайте в клуб, — насмешливо усмехнувшись, посоветовал ему Савл. — У вас полно единомышленников. Но на вопрос, по-моему, вы все-таки не ответили.
— Простые священники должны держать с нами связь точно так же, как тело держит связь с головой! — выкрикнул папа. — Без нашего руководства, без нашего воодушевления их вера поколебалась бы, они бы поддались страху и искушениям плоти! А самое страшное то, что узурпатор посадил на севере, в небольшом городке у подножия Альп, папу-самозванца. И этот самозванец утверждает, что истинный папа он!
— А на самом деле это вы, — кивнул Савл, смеясь одними глазами.
— Конечно, я! Меня избрали кардиналы, и они остались здесь со мной — все, кроме жалкой горстки изменников, перебежавших к ставленнику Бонкорро! О, в народе кричат, что король проявляет веру, терпимость, что он вновь позволяет верующим исповедовать свои убеждения, но нам-то лучше знать, ибо мы слышали эдикты папы-самозванца! Он проповедует, что каждый епископ имеет право сам толковать Писание, не советуясь с папской курией! Он проповедует, что супружеские измены позволительны, если происходят далеко от дома! Он проповедует, что народ обязан подчиняться только королевским законам, а не церковным!
— Похоже, он подкуплен, — сказал Мэт Савлу.
— Пойди разберись тут у них, — проворчал Савл. — Ты наши расколы вспомни* [26] . К тому же мы не слышали вторую сторону.
Папа устремил на саркастичного чародея мрачный взгляд.
— Неужели ты сомневаешься во всем, что слышишь? Неужели у тебя нет никакой веры?
— Есть! — выпалил Савл. — Я верю в те мысли, которые выдержали все испытания, каким бы я их ни подвергал! А я подвергаю сомнению абсолютно все и принимаю только те идеи, у которых есть точный ответ.
26
По
— При всем при том ты готов пересмотреть свое мнение на основании новых доказательств, — уточнил Мэт.
— Ну... да, ведь я признал, что жуткие рассказы о верованиях финикийцев правдивы, верно?
— Только тогда, когда археологи раскопали целое кладбище обугленных тел, — парировал Мэт.
— Действительно! — воскликнул папа. — Значит, к правде ты все-таки готов прислушаться?
— К правде — да, — огрызнулся Савл. — Можете мне сообщить что-либо правдивое?
Лицо папы снова помрачнело, и Аруэтто быстро вмешался в разговор:
— Разбойники оцепили Ватикан. Это уж точно правда.
Папа кивнул.
— А церкви нужен папский престол точно так же, как Рэмской империи был нужен император.
— Минуточку! — Мэт поднял руку, как на уроке. — Я-то думал, что империя преобразилась в настоящую республику, в которой этруски, латины и карфагеняне были равными партнерами!
Савл с неподдельным интересом глянул на друга:
— Ты вызнал что-то, чего не знаю я?
— Да, я тебя потом просвещу, — отговорился Мэт. — Когда же появился император, ваше святейшество?
— Тогда, когда было захвачено столько земель и людей, что сенату стало невмоготу ждать тягостного обмена посланиями с провинциями для принятия государственных решений, — ответил папа, нахмурившись. — Это произошло тогда, когда решения понадобилось принимать быстрее, чем в ходе дебатов. А вы об этом не знаете?
— У нас не было доступа к книгам.
— Печально! — Папа покачал головой. — Знайте же, что первым, кто сумел примирить между собой три власти и проводить такую политику, какая бы всех удовлетворила, был Юлий Цезарь. Его политика либо действительно всех удовлетворяла, либо он заставлял верить в то, что она всех удовлетворяет.
— Смотрите-ка, и здесь поспел! — воскликнул Савл. — И здесь и политик, и полководец!
— Или просто хороший политик, — уточнил Мэт.
— Кроме того, он неплохо разбирался в торговле, — сообщил папа. — И его правила торговли действовали в империи до самых последних дней.
— А вот это что-то новенькое, — признал Савл. — А преторианская гвардия действительно обладала такой властью?
— Как-как? — переспросил папа. — Гвардия? Кто это такие?
— Телохранители Цезаря, — объяснил Мэт. — На самом-то деле по-настоящему организовал их Август после того, что случилось с его дядей.
— А что такое случилось с его дядей?
Мэт вытаращил глаза и осторожно произнес:
— Насколько я слышал, Цезаря убили.
— Убили? Ни в коем случае! Он умер в своей постели. Он состарился, но сохранил ясность ума, и его все почитали!
Мэт выпучил глаза, а Савл пробормотал:
— И ты, Брут!
— Брут? — Папа глянул на Савла. — Ах да, Брут... Брут убедил латинов признать Августа законным наследником, и Август оказался таким же искусным дипломатом, как его дядя. На что бы ему понадобились телохранители? Его любил народ, его любили патриции! Ходили, правда, байки про то, что кто-то пытался его ударить на улице — какие-то безумцы, но толпа им и близко не дала подойти! Весь город был его телохранителем!