Маг в законе. Дилогия
Шрифт:
…дом.
Нижний этаж каменный, верхний — из дерева. Крыша железная; когда град, отзывается бубном. Зимой отапливается дом голландской печью; летом — как получится. Жаль, кухня тесная, темная и сырая. Ну да ладно. Зато, когда уходишь, есть куда возвращаться.
Приятно сказать: вернулся.
Я вернулся.
Взяв кресло, Джандиери подсел к столику; ссутулился.
Окутался светом и тенями, словно мантией:
— В конце июля Вернет, разобидевшись, уехал в Ливерпуль. И с середины сентября две британских газеты уже начали публиковать его работы. Думаю, общественное мнение Европы, господа, не заставит себя ждать.
Господин полковник повернул голову — с тяжелой, многодневной усталостью.
Взгляд его упал на молчавшую Княгиню.
— А
— О вампирическом характере связи между крестным и крестником? — звонко, отчетливо уточнила Княгиня.
Намек был понят.
— Да, милочка. Только, в отличие от репортера Вернета, мне доступны источники. И я умею делать выводы. Например, в вашем личном деле есть показания ваших земляков-головлинцев, помнящих некую Рашель, дочь местного шойхета [24] Файвуши Альтшуллер. О, у них оказались длинные языки, длинные даже для такого местечка, как ваше родное Головлино!..
24
Служитель культа; выполняет функции резника (авраам. жаргон.).
— И что же они вспомнили обо мне? Я жду, Шалва!
— Не обижайтесь, милочка… в конце концов, здесь все свои…
И, полуприкрыв глаза, господин полковник начали вспоминать.
…Федор слушал.
И мало-помалу, безо всякой магии, перед его внутренним взором складывался образ молоденькой Княгини — тогда еще просто Рашки-Неряхи. Низкорослая, толстоногая девчонка; одутловатое лицо все в прыщах, плохо вымытые волосы закручены на затылке в узел и небрежно упрятаны под драный платок. Походка, как говорится, грача; повадка курицы. Головлинские свахи только руками разводили от беспомощности: кому такое сокровище нужно? И воровита — кто подбил-таки портняжку Биньомина стянуть общинный моэсхитн?! [25] — и труслива, ибо попавшись, ползала в ногах сурового отца, огульно валила все на бессловесного Биньоминчика! Трефные поросячьи ножки умудрилась спрятать в отцовом леднике, вдобавок на самом видном месте, — отчего из старого шойхета Файвуши, накануне святой субботы, когда всякий благочестивый авраамит получает вторую, добавочную душу, едва первая душа не вылетела прочь. Хотели этот позор семьи из дому выгнать, уже собрались было в синагогальном приделе, да не успели: Фира-Кокотка, случайно проезжая через Головлино в Анабург, подобрала обезумевшую от горя дуру-девку.
25
Деньги на мацу для бедняков, которые сами не в состоянии купить ее на праздник Пейсах (авраам. жаргон.).
Зачем?! — изумлялись головлинцы.
Зачем?! — тряс бородой мудрый ребе Алтер, знаток Торы.
А Эсфирь Гедальевна, маг в Законе, лишь смеялась в ответ.
…Как смеялась сейчас, в ночном саду, Рашка-Княгиня.
Стройная, отчего казалась гораздо выше, с осанкой аристократки в десятом колене, она стояла напротив господина полковника, и ветер трепал бахрому шали на ее плечах. Превращал шаль в офицерские эполеты. Взвихривал, боевым штандартом делал. А Рашка смеялась: каторжанка, баронесса, воровка на доверии, Дама Бубен, княгиня, Княгиня…
Смеялась.
Под пристальным, каменным взглядом Джандиери, и казалось: что-то в этом взгляде, глубоко, в самой основе, трескается пополам, течет малой осыпью… рушится…
Отвернулся господин полковник.
На Друца взгляд перевел; перетащил, волоком.
Так бурлаки баржу тянут.
— А вы, господин Друц-Вишневский? Ведь согласно показаниям некоего Ильи Дадынько, вожака табора сильванских ромов-ловарей, где вы имели сомнительную честь родиться…
…слушал Федор.
Мальчишку-Друца представлял: черномазый, голопупый… хромой. При родах пьяная бабка расстаралась. Собак, говорят, боялся: едва завидит кудлатую тварь, сразу в рев. Посылали кур по селам воровать — попадался через раз. Били Дуфуньку смертным боем — чужие, свои, просто случайные; часто били. Одна польза от мальца была: корзинки ивовые лихо плел, вот и носили на продажу. Отца не знал с рождения, мать гуляла, песни шибко пела; гулящие баре — те румынок-певиц больше любили, румынки с любым за деньги пойдут, а ромки упрямые, своенравные, носом крутят. Докрутилась, соловушка: нашли в канаве, с ножом под сердцем. Дуфуньку малость обижать перестали: сирота ведь! и выгнать жалко, и кормить накладно. Вытянулся парень дылдой, стали к кузнечному делу приучать — ай, чявалэ! караул! руки-крюки, заготовки роняет, молотом промахивается! Искрой едва глаз не выжгло: бровь опалило, два дня одним глазом на мир смотрел. Вожак Илья Дадынько долго думал, ничего не надумал. В бороде почесал, велел звать в табор Лошадиного Отца, самого Ефрема Жемчужного, изо всех ромов рома.
А Дуфунька-неудачник возьми да и пади в ноги Ефрему, магу в Законе.
Вцепился — не оторвать… не стал Лошадиный Отец отрывать парня.
Забрал с собой.
Зачем? — изумлялись закоренные ромы, оправляя шитые серебром жилетки.
Зачем?! — едва не плакал, хотел понять вожак Илья Дадынько.
А Ефрем Жемчужный, Король Пик, лишь ухмылялся в усы.
…как ухмылялся сейчас, в ночном саду, Дуфуня Друц-Вишневский. Гитара тихонько пела в его руках о кострах в степи, о плясках до рассвета, гитара выгибалась блудливой кошкой, только что не терлась о плечо; и прохладный сквозняк запутался в буйных кудрях. Комарье звенело вокруг, не решаясь сесть на щеку Друца; щегол, нисколько не боясь, разгуливал у его сапог. Пела, смеялась сквозь слезы гитара: ай, тэ заджял бы, да тэ заджял, тэ запрастал хотя ромэнгиро, ах, е джуклоро!.. [26] А Друц ухмылялся: лошадник, певец, убийца, бродяга, Валет Пик, маг в Законе…
26
Зайди ко мне, ай, забеги хоть ты, ромская собачка! (ром.)
— Большой ты барин, твоя светлость! большая твоя голова! Все насквозь видишь, да?!
— Вижу, — не сразу отозвался Джандиери. Сперва зачем-то тронул лампу за стекло, обжегся, но руки не отнял. Словно нуждался в этой мелкой, пустячной боли. — Не все, но много. Вас, например, вижу, отец Георгий.
Священник вопросительно вздернул бровь: это, значит, в каком смысле? извольте объяснить, ваша светлость!
— Вы, отец Георгий, исключение. Вас Илларион-Полтавский, знаменитый «стряпчий», другим подобрал. Умным, образованным; тонким. Ведь правда? Ему, Иллариону, новый крестник срочно понадобился, а кроме вас, отец Георгий, — гогда еще просто Георгий Эммануилович Радциг, без пяти минут бакалавр гражданского права — кроме вас, никого из желающих под рукой не оказалось. А вы желали! вы страстно, до умопомрачения желали… Согласился Илларион, Туз Червонный.
Федька во все глаза уставился на священника. А отец Георгий уставился в землю. Поник головой.
Понял, к чему клонит господин полковник?
— Вижу, святой отец, вы догадались, к каким выводам я пришел. Правильно: вы, единственный, кто пошел в ученики к магу в Законе, будучи сложившейся незаурядной личностью — именно вы выше Десятки не поднялись. И я оговорился: вы не исключение, вы — правило. Все вы, здесь присутствующие, включая наших таежных дикарей… дикарей в отставке. Я на верном пути, господа?
Только сейчас убрал Джандиери пальцы от лампового стекла.
Будто маленький, ухватился за мочку уха.
— Я на верном пути, — сам себе ответил.
За небокраем — «обрием», как говаривали в слободских краях, — невидимая стряпуха-заря принялась себе куховарить помаленьку. Так бывает, когда в еще кипящий на огне борщ-свекольник — мутный, грязно-бурый, помои помоями — плеснут сперва кисленького, и варево вдруг заиграет красками, нальется неожиданной, вкусной яркостью, чтобы потом, уже в тарелке, остынув предварительно на леднике, принять в себя славную порцию сметаны, забелиться отовсюду Млечным Путем… все путем, хлопцы! — да под чарку, да с пампушками, с чесноком…