Маг. Биография Паоло Коэльо
Шрифт:
— Пауло? Ты здесь?! Если это ты — откликнись!
Это была Жиза — тоже, вероятно, в глухом капюшоне, — которая узнала его по голосу. Но Пауло, боясь, что его снова бросят в «ледник» — камеру, где поддерживалась температура, соответствующая названию, — промолчал. А Жиза продолжала взывать к нему:
— Пауло, любимый! Прошу, скажи, что это ты! Больше ничего не надо — просто скажи, что ты здесь!
Ответа не было. Она не унималась:
— Умоляю тебя, Пауло, скажи им, что я тут не при чем!
Он опять не откликнулся и после всю жизнь казнил себя, считая, что совершил тогда величайшую гнусность. На той же неделе — вероятнее всего в пятницу, 31 мая — надзиратель принес его вещи, велел переодеться и надел на голову мешок Пауло посадили на заднее сиденье машины, привезли на площадь Тижука — в тихом буржуазном квартале километрах в десяти от казарм — и отпустили.
Первые дни в родительском
Сложнее всего было разыскать Жизу. После той жуткой встречи в тюремном коридоре он больше не видел свою возлюбленную, но голос ее, так жалобно моливший: «Пауло! Откликнись, Пауло!» по-прежнему звучал у него в ушах. Когда же наконец дозвонился Жизе на прежнюю квартиру, Пауло вспомнил, что телефон могут прослушивать, и не осмелился спросить, пытали ли ее и давно ли отпустили. Он предложил ей встретиться и обсудить их будущее, но получил в ответ определенное и решительное «нет»:
— Я не хочу больше жить с тобой, не хочу, чтобы ты обращался ко мне, и не хочу, чтобы ты произносил мое имя.
Жиза и ее последнее письмо возлюбленному
Эмоциональное потрясение от этих слов было столь сильным, что родителям вновь пришлось прибегнуть к помощи Бенжамина Гомеса, того самого врача из психиатрической клиники доктора Эйраса. На счастье Пауло, на этот раз доктор заменил электрошоковую терапию ежедневными сеансами психоанализа, которые проводились у пациента на дому. Мания преследования принимала столь острые формы, что однажды Пауло от сильнейшего страха потерял сознание на улице, у входа в книжный магазин на Копакабане, куда его внесли прохожие. Получив от «Филипс» макет обложки «Гиты», уже отправленной в производство, он опять же едва не лишился чувств: на ней красовалась фотография Рауля в берете а-ля Че Гевара, украшенном пятиконечной коммунистической звездочкой Пауло в ужасе позвонил в офис корпорации и поставил ультиматум: либо они заменят фото на конверте диска, либо выбросят оттуда все песни на его слова.
Когда сотрудники компании задали ему резонный вопрос «Почему?», он медленно, буквально по слогам ответил:
— Потому что больше не желаю сидеть в каталажке, а с такой картинкой на обложке меня сейчас же заметут по новой! Ясно?
После долгих препирательств была достигнута следующая договоренность: диск выходит с Раулем в берете, но руководство «Филипс» в письменном виде заявляет, что ответственность за выбор оформления целиком и полностью несет компания. Кончилось дело тем, что возобладало устроившее всех предложение художника: красную звездочку «пригасят», так что берет станет просто невинным головным убором, не наводящим ни на какие коммунистические идеи.
Поскольку Жиза бросала трубку, когда он звонил, Пауло ежедневно писал ей письма, умоляя простить его и предлагая снова жить вместе. Кое-где в этих посланиях сквозит неуверенность, сопровождавшая его последние три года их гражданского
Я не понял тебя еще тогда, когда ты переехала ко мне, захватив лишь самое необходимое. Никогда не понимал, почему ты так настаивала на том, чтобы по-прежнему платить за пустующую квартиру. Я пытался надавить на тебя с помощью денег, заявляя, что больше платить не стану, но в итоге квартира все равно осталась за тобой. И от этого меня охватывали сильнейшие сомнения в прочности нашего союза. Собственное жилье означало, что ты в любой момент можешь выскользнуть из моих когтей и вновь обрести свободу.
Жиза не отвечала (и так и не ответила), но он продолжал писать. Однажды дон Педро, явно смущенный, отвел сына в сторонку и сказал, положив ему руку на плечо: «Знаешь, мне на службу звонила Жиза. Она просит тебя больше не писать ей». Пауло проигнорировал эту просьбу и писать не перестал.
Сегодня узнал от старика, что ты не желаешь меня видеть. Узнал также и о том, что ты здорова, работаешь и, хоть пока не оправилась от душевной травмы, — весела. Я только что услышал по радио «Гиту». Думаю о том, вспоминала ли ты меня, когда слушала эту музыку. Еще думаю, это — лучшее из всего, что я сделал. В ней — весь я. Сейчас я не читаю, не пишу, и друзей у меня нет.
Это было одно из проявлений паранойи — жаловаться, что друзья бросили его, боясь общаться с человеком, которого арестовали, а потом похитили органы безопасности. Так ли было на самом деле или только в воображении, — неизвестно, но факт остается фактом: не считая, разумеется, Рауля, лишь двое из тех, кто составлял крут его общения, протянули Пауло руку в те дни. Журналистка Хильдегард Анжел и Роберто Менескал, отец «боссановы» и тогдашний директор «ПолиГрама», вместе с «Фонограмом», «Полидором» и «Эленко» бразильского подразделения транснационального гиганта «Филипс» — одного из основных конкурентов «CBS», «дочки» американской «Коламбии». Хильда, как все ее называли, не порывала с Пауло дружеских связей, хотя у нее были веские основания опасаться повышенного внимания со стороны режима: три года назад ее младший брат, Стюарт Анжел, входивший в группу «городских партизан» MR-8, был зверски убит — задушен — в казармах одного из подразделений ВВС. А его жену, Сонию Мораэс Анжел, тоже активистку левого движения, за несколько месяцев до этого, в конце 1973-го замучили пытками в Сан-Пауло. И словно маю было двух этих трагедий, спустя два года, в 1976-м, мать Хильды и Стюарта погибла в автокатастрофе, по всем признакам — неслучайной.
Именно Хильда, проявив изрядную настойчивость, сумела вытащить Пауло из добровольного заточения: пригласила его принять участие в дискуссии «Женщина и коммуникация», которая происходила в Национальном музее изящных искусств: ее оппонентом была феминистка Роз Мари Мураро. Маниакальная мнительность Пауло в тот день зашкалила бы, узнай он, что среди публики был шпион, полицейский агент Деутерономио Роша дос Сантос, немедленно отправивший «оперативное сообщение» об этом мероприятии и не позабывший упомянуть, что «среди присутствующих находился журналист и писатель Пауло Коэльо, близкий друг Хильдегард Анжел».
Слева от Пауло журналистка Хильдегад Анжел, одна из немногих, кто протянул ему руку после ареста и похищения
Внедренный армейской службой агент в своем рапорте о лекции Хильде называет в числе других присутствующих «журналиста и писателя Пауло Коэльо»
Как только «черная неделя» осталась позади, а Пауло нашел в себе силы ходить по городу, не опасаясь, что его похитят, он прежде всего отправился в О.Т.О. Две причины побудили его обратиться к Фратеру Заратустре: во-первых, он хотел понять, что произошло в его квартире в ту ужасную субботу, а во-вторых, какие бы объяснения ни были ему представлены, — решительно порвать с орденом. Страх перед дьяволом был столь силен, что Пауло сумел уговорить Эуклидеса-Заратустру провести встречу в родительском доме на Гавеа, где он обосновался, а кроме того, пригласил в свидетели Роберто Менескала. И правильно сделал: каково же было его удивление, когда в назначенный час порог переступил сам Парсифаль XI, самопровозглашенный руководитель секты, угрюмый и скверно воспитанный Марсело Рамос Мотта собственной персоной. Пауло решил сразу взять быка за рога. Изложив все, что пришлось пережить в квартире и во время двух арестов, он возмущенно произнес: