Магацитлы
Шрифт:
– Плюс марсианки, – добавил Жданов-старший рассеянно. – У Толстого они весьма привлекательны, в отличие от марсиан.
Тарас покраснел, сбился с тона.
– Я об этом не думал…
– А зря. – Павел не выдержал, засмеялся. – Красная планета должна быть населена красными девицами. Я бы непременно проверил этот тезис.
– Шутишь?
– Да почти что и нет. – Павел поднялся, похлопал внука по плечу. – Ты еще совсем мальчишка, внучек. Тебе учиться надо.
Лицо Тараса стало упрямым, губы сжались.
– Ты тоже когда-то был мальчишкой. А мне, между прочим, уже двадцать, я закончил колледж, два курса квистории РИВКа [1] …
Павел прищурился.
– Это немало. – Он подумал. – Но и немного.
– Для начала хватит. Отец всегда учил меня не подчиняться судьбе, а управлять ею.
– Схватить судьбу за горло, – добавил Жданов-старший безразличным голосом.
Тарас окончательно сбился, замолчал, хотя в глазах его продолжал гореть огонек упрямства и нетерпения.
1
РИВК – Российский институт внеземных коммуникаций. Квистория – квантовая история, наука, изучающая историю отдельных Ветвей Древа Времен.
– Ты сам говорил, что главное в жизни – найти самого себя. Почему я не могу это сделать по-своему?
Павел прошелся по комнате внука, превращенной им в старинное жилище с книжными полками и раритетами в прозрачных шкафах, добытыми старшими Ждановыми в походах по Древу Времен.
– Кажется, ты взрослеешь, парень. Это радует.
– Значит, ты поможешь?
– Попробую. Хотя не обещаю скорого решения. Нужен допуск, обоснование, плюс время, плюс… – Павел не договорил.
Тарас вскочил, сжал его в объятиях:
– Благодарю, дед! Ты у меня лучший дед на свете!
– Не уверен, что тебе это действительно необходимо, однако почему бы и нет? Если поставил цель – добивайся. Надеюсь, ради этого ты не бросишь учебу?
– У меня каникулы, два месяца в запасе.
– Тогда пока.
Павел вышел.
Тарас посмотрел на обложку книги на диване, вскинул кулаки и издал торжествующий вопль:
– Йохой!..
ПЕРЕД СТАРТОМ
Мстислав Сергеевич Лось еще совсем недавно был крепко сложенным человеком среднего роста. Лицо бритое, с красивым большим ртом, выражающее одновременно волю и вечное колебание, принадлежащее его внутреннему миру, миру тумана, дождя и печали. За три с половиной года, проведенных на Марсе, и год на Земле он похудел, постарел, лицо изрезали преждевременные морщины, губы приобрели складку обреченности. Лишь глаза инженера не изменились, пристальные, светлые, как бы летящие впереди лица, всматривающиеся в неведомые дали, не доступные никому другому.
Весть о том, что Аэлита жива и ждет его, добавила этим глазам влажного блеска надежды. В остальном же он так и остался человеком на пороге старости, державшимся на неистовой работе все еще молодого сердца.
Не уговорив Гусева лететь на Марс, Лось снова развесил по городу объявления, не особенно надеясь на результат. Спутники ему уже предлагали свою компанию, но спутниками соглашались быть только петроградские мальчишки. Это веселило и злило одновременно. Взрослые же обходили мастерскую на Ждановской набережной за версту.
За год работы на механическом заводе «Петроградский корабельщик» Лосю удалось создать двигатель марсианского типа, с усовершенствованиями, и построить маленькую летающую лодку на двух пассажиров. Лодку он погрузил в
Транспортировка аппарата из Америки, с берега озера Мичиган, куда он упал, в Россию стала самой легкой проблемой. Труднее всего оказалось доказать органам НКВД, что космолетчики не являются марсианскими шпионами. В конце концов связи Гусева сделали свое дело, и от них отступились. Ремонтировал свой помятый, лопнувший аппарат Лось уже в спокойной обстановке. Хотя и в диком нервном напряжении. Все казалось, что он опаздывает, что Аэлиту там пытают и вот-вот сбросят в шахту лабиринта царицы Магр.
Вечером двадцать восьмого мая, в среду, он в последний раз проверил состояние девятиметрового яйца, приборов, груза и поехал в Пулковскую обсерваторию.
Встретил его лично директор обсерватории Струганович, пожал руку.
– Очень рад, товарищ Лось, наслышан! Говорят, вы снова летите на Марс?
– Лечу, – подтвердил Лось. – Завтра утром. Вот хочу взглянуть на планету в телескоп, позволите?
– Вам – все, что угодно. Условия для наблюдений не идеальные, Марс нынче низко над горизонтом, но посмотреть можно. Мы только что ввели в строй новый телескоп системы Максутова, очень сильный, через него даже муху на Луне увидеть можно.
– Муха мне без надобности, – улыбнулся Лось, томимый нетерпением. – За Марсом наблюдаете?
– Как говорится – глаз не сводим. Вспышки видели, искры какие-то, красные дымы – как от пожаров. Можете объяснить, что там происходит?
– Воюют все еще… – пробормотал Лось. – Хотя Тускуб должен был уже подавить восстание…
– Вы говорите о главе Высшего Совета Инженеров?
Лось кивнул, не удивляясь знаниям академика. Очевидно, лекции Гусева посещала и научная интеллигенция республики, и все знали, что творится на Марсе. Естественно – в интерпретации самого Гусева.
– Идемте, Мстислав Сергеевич. Облаков пока нет, что-нибудь увидим.
Директор повел Лося к телескопу.
Большой купол обсерватории высился на холме темной громадой на фоне звездного неба. Была видна щель в куполе, сквозь которую на небо смотрела труба телескопа.
Астрономы уступили место у специального кресла с окулярами, уважительно поглядывали на гостя.
Лось сел, затаив дыхание, чувствуя стеснение в груди и легкое головокружение. Зажмурился, потом открыл глаза, прижался лицом к мягким резиновым кольцам. Перед глазами заплясало красное пятно, размытое, как в струях дождя. Лось моргнул, сосредоточился. Марс вырос перед ним ощутимо массивным каменным шаром.
– Тума… – прошептал он, увидев знакомые очертания марсианских пустынь и горных стран. – Азора… Лизиазира…
По буро-оранжевой скатерти Азоры, испещренной пятнами и жилами высохших каналов, катился более светлый вал песчаной бури. Лизиазира была окутана дымом и пылью, в этой бархатной кисее изредка всплывали яркие точки и гасли. Появилось звездообразное темное пятно, от которого тянулись во все стороны извилистые ниточки-паутинки.
– Соацера!
Изображение Марса поплыло, исказилось. Лось не сразу понял, что это его слеза… Оторвал лицо от окуляров, быстро протер глаза, но, когда вновь уперся лбом в тубус, увидел лишь тускнеющее бордово-коричневое зарево, уходящее в темноту.