Магическая академия
Шрифт:
Нет! Нееет! – Слезы безмолвно стекают по моим щекам, но я знаю, что не смогу отдать им магию преображения.
Дерек, почему ты не сказал всей правды, почему не помог найти выход?
«И о магии преображения в том числе. Она, знаешь ли, принадлежит твоей дочери, ты ведь не в курсе?» - вспоминаю утренний монолог дракона, клятву на крови, его слова о том, что я должна выбрать жизнь, видимо, свою и спасти ребенка.
Медленно опускаюсь на колени, сжимая руки на животе и плачу, уже не стесняясь своих слез, а Вольный смотрит на меня безучастным остекленевшим взглядом и Мирра стоит за спиной
– Ну, что ты, что ты? – Распахивает император свои объятия, - Не надо так убиваться, ведь ты остаешься здесь, Дантр отказался брать тебя в жены, слишком ты своевольна и непредсказуема. А вот твои друзья пойдут с нами, девочка, они нужны мне, моей дочери, моему народу. – Кивает он в сторону братьев и Вольного. – Да, все как-то иначе, чем планировалось вначале, но сын немного увлекся и не мне критиковать будущего правителя.
Глаза императора ничего не излучают, а улыбка тает и руки опускаются.
– Отец, - протягивает Дантр недовольно, - мы все уже устали от этого спектакля, заканчивай.
– Так что, Элана, ты готова пожертвовать нам свой дар? – Спрашивает император, а я проклинаю Дерека и поднимаю голову наверх. Как в замедленной съемке тела оживают и начинают падать, с каждым мгновением приближаясь все ближе к земле, вскакиваю на ноги и тяну вперед руки, понимая, что ничем не смогу им помочь. Слышу леденящий душу крик драконицы, спотыкаюсь и роняю на землю артефакт.
Вот оно!
Левитирую вверх и ловлю хрупкое тело драконицы. Вижу, как Драко падает на землю в нелепой позе, как его голова откидывается под невероятным углом, как хищно ухмыляется Дантр, а потом поворачивается ко мне и запускает стрелу, острую, черную, стремительную. Бросаю взгляд на любимого и выбрасываю себя и Машу в объятия Дерека.
«Ты…. ешь… не...» - вспоминаю слова провидца.
– Ты придешь ко мне. – Шепчу ему в плечо, а потом выпускаю хрупкие плечи Маши и падаю на землю, загребая красную глину ногтями, царапая себе руки, крича в пространство от дикой, невероятной боли, от мучительной картины того, как Драко стал сломанной марионеткой, от того, с какой легкостью предала меня Мирра, с какой жестокостью и хладнокровием все устроил Дантр, с каким безразличием взирал на все происходящее Вольный. Слышу, как рядом стенает Маша, как Дерек пытается что-то говорить, а потом проваливаюсь в черноту.
Эпилог
Император держал в руках конверт с надорванным краем. Письмо, которое совсем недавно попало ему в руки, но вызвало столько эмоций, сколько он не испытывал уже очень давно. Его сын, единственный наследник трона, был чудовищем, тираном и жестокосердным драконом, все это знали, знал и император, знал Гордн.
«Ты должен остановить его, - писал маг, - он разрушит все, что мы создали»….
Император скомкал ни в чем не повинный лист бумаги и швырнул как можно дальше от себя. Он привык, что его воле подчиняются, его мнения ценятся, а не оспариваются и поддаются сомнениям.
Опомнившись, быстро наклонился и подобрал письмо, прошагав из тронного зала на террасу, где долго и жадно пил воду, которая тонкими струйками стекала по подбородку.
«Это не просто драконица, Император, это моя дочь! Ты знаешь, сколько лет я искал ее мать, сколько миров я прошел, чтобы найти свое дитя. Защити ее, я большего не прошу!»
Гордн никогда ни о чем не просил, даже перед скорой смертью, о которой он давно догадывался, маг не струсил и держался достойно, спокойно, равнодушно. Император вспомнил, как Дантр вышел из себя, вспомнил эту вспышку ярости, которая унесла жизнь самого достойного среди черных драконов, самого сильного мага среди них.
«Как только увидел ее, то сразу понял, что она моя дочь. Эти черные волосы, лоб нос…. Ты не поверишь, Император, она посмотрела на меня ее глазами, и тогда все внутри оборвалось, все потеряло смысл, все, кроме нее».
Но Элана не его забота, у императора двое детей, собственных драконов, он должен думать о них, о судьбе своей семьи, а не о какой-то там драконице, пропавшей с Черного Омута еще до рождения.
«Ты можешь быть уверен, что она моя дочь, портал в ее руке загорелся красным светом, она черная драконица с даром эмпата. Она наш шанс, Император, шанс, который мы уже упустили однажды, прогнав мою жену».
Но она не моя дочь, не наследница, никто! – Проносились в голове мысли, а перед глазами вставала безобразная и абсолютна ненужная сцена наказания драконов академии, пленение студентов и Вольного.
«Я пощадил этого дракона потому, что он станет отцом моей внучки, а иначе просто растерзал бы его на мелкие части прямо там»….
А ему, императору, не суждено обзавестись внуками, изведать этого простого, но такого всеобъемлющего счастья.
Неужели, поэтому я позволил Дантру взять все в свои руки, из-за ревности, из-за глупой зависти придворному магу, который умел чувствовать, у которого была настоящая любовь, пусть и недолгое время. Неужели, из-за этого разрушится драконий мир, придет в упадок его Черный Омут?
«Ее дочь будет самым сильным магом во всем нашем мире и вторым по значимости. Позволь им все исправить, помоги им, я о большем не прошу»….
Конечно, ты не просишь о большем, всего лишь убить собственного сына, уничтожить свое семя, свой род, свою семью.
Император вытер пот со лба, мечтая о прохладе восточного континента, куда совсем недавно пришла зима, долгая теперь и беспощадная и все потому, что Дантр лишил жизни мужа Белой Драконицы, одного из них, черного дракона! Хотя он знал! Знал, что Драко с Омута, что его магия намного сильнее, чем у того же Дариэна – ректора академии, и все же он сделал это, а я позволил, я стоял и смотрел.
«Помоги Элане скрыться, спрячь ее от сына, спрячь их обоих! Это моя последняя просьба, это мое единственное желание, это то, что спасет всех нас, если они захотят помочь тебе, после всего зла, Император, того зла, которое уже принесли черные драконы в этот мир, сделай один-единственный добрый шаг и поверь старому магу, этот шаг изменит ход событий, он изменит саму судьбу».
Дариэн сидел на полу у камина, смотрел, как догорают поленья, как гаснет последний огненный всполох, распространяя вокруг себя искры, как тлеют угли. Он думал о том, что и сам теперь, словно уголь, черный, опаленный жаркими языками, иссушенный и ни на что не годный, оболочка дракона.