Магии не существует, или Криминальный репортер

Лифантьева Евгения Ивановна

— Понятия не имею. — Пожал плечами Макс. — Клиент притащил. В качестве презента за одно дельце. Да ты пей. Вино, действительно, хорошее.

Я сделал глоток. Может быть, я не разбираюсь в винах, но того чуда, которое ожидалось, судя по цене, не было. Вкус? Странный вкус. И кислый, и сладкий, и чуть горьковатый. Запах то ли цветов, то ли фруктов. Ускользающий, неясный.

— Ты знаешь, что вода — это кристалл, и она способна хранить информацию о том, с чем она соприкасалась? — Неожиданно спросил Макс.

— Читал что-то.

— Проводили опыт: растворяли в литре дистиллированной воды грамм какого-нибудь лекарства. Предположим, слабительного. Потом брали грамм раствора и растворяли еще в литре. Потом — снова брали грамм и снова растворяли… И так до тех пор, пока присутствие лекарства не определялось никакими известными науке методами. Потом поили этой водичкой крыс…

— И те гадили с такой же интенсивностью, как если бы нажрались пургена, — продолжил я.

— Грубо, но верно.

— Я думал, что это — очередная "утка". Мне ли не знать, как такие "открытия" сочиняются? — Я сделал еще глоток. Нет, что-то особенное в этом вине все-таки есть!

— На этот раз — не утка. Вода, действительно, хранит энергетическую информацию обо всем, с чем соприкасалась.

Макс взял бокал, покрутил его в пальцах и продолжил:

— Вино — не просто раствор сахара и ароматизаторов. Эта вода была когда-то дождем. Потом ждала своего часа в земле. Она хранит информацию о ветрах над горами и о нагретой солнцем почве. О лозе, по которой поднималась. О солнце, на котором зрел виноград. О людях, которые его растили…

— Каким это Макаром? — Хмыкнул я.

— Ты слышал когда-нибудь о "намоленных" иконах?

— Они-то тут при чем?

Макс помолчал, как всегда, когда собирался начать лекцию на тему "магии не существует", и неторопливо продолжил:

— Человеческие мысли и эмоции — тоже своего рода энергетическое поле. Причем информационно структурированное. Обычно оно напоминают "белый шум", в котором трудно выделить что-то конкретное. Слишком много вокруг людей, слишком мелкие у них мыслишки. Но если одна и та же сильная эмоция регулярно повторяется, то она может оставить отпечаток на энергетической структуре любого предмета. Если искренне верующий человек долго молится на икону, то она из раскрашенной доски превращается в мощную информационную матрицу. А энергетическая структура воды гораздо более восприимчива, чем у деревяшки…

Макс выпил, подумал, налил себе еще:

— Это "Шато" привезли из тех краев, где виноград — основа жизни. Его выращивали еще во времена Римской Империи. Династии виноделов — десятки поколений. Вокруг вина — множество легенд, мифов, суеверий. Вино — и гордость, и радость…Ему поклоняются, как богу, и любят, как ребенка…

— Кажется, я понял.

— Ну, вот и хорошо. А теперь расслабься, закрой глаза и глотни еще.

Макс продолжал говорить — тихо и монотонно, но я уже не слышал его. Меня охватило ощущение бесконечного покоя.

— Тепло. Запахи. Теперь их уже можно различить: дикая роза — цветущий куст притулился у обочины горной дороги. Синий цикорий. Еще какой-то упрямый вьюнок: оплел подножие скалы, намертво вцепился в нее. Цветы мелкие, желтовато-розовые, но их много, они сплошь покрывают древние камни…

Поворачиваюсь — и вижу внизу виноградники: словно бока полосатых рыб, многие века назад выброшенных на берег.

— Снова виноградник, уже ближе: четкие прямые линии яркой зелени, между которыми — пыльная щебенка без единой травинки. Странно: всегда думал, что такая радость, как виноград, должна расти на богатой, мягкой земле, на щедром черноземе, который хоть ножом режь да на хлеб мажь. А тут — сухие, словно черствая корка, склоны, камни и пыль.

— Опять тот же виноградник, но уже осень, лозы вытянулись, сплошь оплели дуги подпорок, листья не зеленые, а красновато-бурые. Под лиственной аркой появляется смуглая девушка в простенькой футболке и джинсах. На шее, на широком ремне, — корзина. Девушка срезает спелые гроздья. И ягоды, и листья, и пальцы девушки пронизаны солнцем. Корзина почти полна, веса в ней, судя по размеру, килограммов двадцать, не меньше. Видно, как ремень врезается в нежную кожу. Но девушка поднимает лицо, смотрит на небо, мелькающее в просветах между листьями, и счастливо улыбается.

— Коренастый парень едет на мотоцикле по горной дороге. На подъеме мотор чихает и глохнет. Парень слезает, заглядывает в бензобак. Пожимает плечами, с легкостью толкает в горку неуклюжую машину. Добравшись до перевала, останавливается, смахивает со лба пот. Отсюда видны крыши домов раскинувшейся в долине деревушки. Обеспокоившись вдруг, мотоциклист хлопает по карманам, достает маленькую коробочку, открывает. На красном бархате — два золотых кольца. Парень несколько минут любуется на них, потом кладет коробочку в нагрудный карман, для верности завернув в клетчатый носовой платок. Садится на мотоцикл и, отталкиваясь ногами, катит вниз по дороге. Через несколько метров мотоцикл заводится.

— Ночь. Уличное кафе: несколько столиков под круглыми зонтами, бар, крохотная площадка для танцев. Перед посетителями — кружки с темно-красным, почти черным вином, тарелки с какой-то нехитрой закуской. Хмельной старик играет на аккордеоне. Несколько пар, забыв обо всем, кружатся в танце. Неяркий свет падает на столики, на лица людей, на деревья вокруг кафе. Мошки кружатся у фонаря, по кафе танцуют тени.

Старик перестает играть, делает глоток вина, потом снова берет аккордеон.

Сквозь музыку до моего сознания пробивается голос Макса:

— Санька! Возвращайся! Здесь и сейчас!

Открываю глаза — несколько секунд все вокруг кажется нереальным, как всегда после сеансов гипноза. Трясу головой. Делаю еще глоток вина.

Дикая роза. Цикорий. Сохнущая на корню трава. Яблочный запах осенней ночи.

— Ни хрена себе! — Говорю я.

— Чего — ни хрена?

Рассказываю об увиденных картинах.

Макс смеется:

— За что люблю тебя, Санек, — так это за твою буйную фантазию. Я полдня на бутылку медитировал, но ничего, кроме смутных ощущений, не получилось.