Магистр
Шрифт:
После того как пары были названы, сидевший слева судья грубо толкнул в бок центрального. Тот громко всхрапнул и открыл глаза. Мгновение он бессмысленным взглядом обозревал собравшихся, а потом, сообразив, что все готово к турниру, поднялся с лавки и заорал хрипловатым со сна голосом:
– Начинается турнир мастеров парного оружия. По объявленным условиям, проигравшим считается тот, кто получит колотую или резаную рану, потеряет длинное или короткое оружие, применит магию против противника. Пары из победителей первого круга формируются жребием. Приглашается первая пара.
Едва договорив, старик рухнул на лавку и тут же закрыл
Первыми к лепестку были вызваны бойцы из середины списка, и я понял, что нас со Жнецом, видимо, как самое занимательное зрелище, оставили напоследок.
О первых схватках рассказывать, собственно, нечего, двенадцать гвардейцев, внесенных в список первыми, практически мгновенно обезоруживали своих менее умелых соперников, выбивая у них из рук оружие, или наносили им легкие порезы. Каждого проигравшего «полного человека» толпа зрителей принимала в свои ряды с хохотом, подначками и похлопыванием по спине. Только пара, вышедшая к лепестку прямо перед нами, изменила общее течение турнира.
Против одного из офицеров гвардии встал Мотря. Сам мужик был почти на голову выше своего расфранченного противника, а из его огромных кулаков довольно нелепо торчали плохо вычищенный длиннющий меч и кинжал, своими размерами скорее похожий на второй меч.
Офицер, поигрывая стандартным гвардейским эстоком и коротким трехгранным кинжалом, напоминавшим кончар, с жалостливой усмешкой оглядывал угрюмого Мотрю, пока не прозвучал сигнал к началу боя.
Едва только один из судей скомандовал «бой», офицер прыгнул вперед, намереваясь задеть предплечье Мотри еще до того, как тот встанет в боевую стойку. Однако он не ожидал, что огромный мужик с такой быстротой поднимет свое здоровенное железо. Шустрый бедняга, наряженный в прекрасный оранжевый мундир, увидел прямо перед собой заржавленное острие Мотриного меча, но было уже поздно. Не мог же он в самом деле остановить свое тело в полете. А когда длиннющая, не слишком чистая железяка воткнулась прямо в офицерскую грудь и остановила его, такое изысканно стремительное движение, кончик вытянутой офицерской шпаги не доставал до цели еще добрых полметра.
Все произошло настолько быстро, что никто ничего не понял. Вот только что блестящий гвардейский офицер салютовал сверкающим клинком неотесанной деревенщине, явно непривычной к оружию, и в то же мгновение этот блестящий офицер оказался лежащим на желтой брусчатке в залитом кровью мундире, а деревенщина, склонившись, похлопывал его по плечу и басовито приговаривал:
– Эй, дружище, я тебя не слишком сильно задел?…
Судья, как ему и положено, очнулся первым и, кашлянув, объявил:
– В поединке победил… овчар Мотря!
Чтобы сообщить имя победителя, ему пришлось заглянуть в список, поскольку победитель в этой паре был ну совсем не тот, кто ожидался.
Толпа, окружающая площадь, встретила это сообщение таким взрывом одобрительных криков, что стало ясно, насколько всем надоело турнирное превосходство гвардии.
А затем пришла моя очередь. Когда я увидел своего противника поближе, я был очень удивлен. На первый взгляд ему было никак не меньше девяноста лет. Мне показалось, что он едва удерживает в руках оружие, а его тонкие ноги с трудом несут древнее тощее тело по этой бренной земле. Кроме того, приветствуя меня, он улыбнулся, и я разглядел за сморщенными губами его единственный желтый зуб.
Но тут же в моей голове пронеслась услышанная в ресторане фраза: «Старику не понравилось, как он держит оружие, вот он его и ополовинил…» И кроме того, настораживало прозвище этого необычного вояки. Так что стоило вполне серьезно отнестись к этому противнику.
И действительно, едва мы скрестили шпаги, как у старика исчезла дрожь в коленях, стерлась с лица старческая улыбочка, а глаза блеснули острым боевым азартом. Жнец сразу атаковал, считая, видимо, себя гораздо более опытным бойцом. Как ни странно, в атаке он придерживался классической стойки, откинув левую руку с кинжалом назад. Его два шага вперед сопровождались легкими разведочными касаниями клинков в шестом, втором, шестом соединении, после чего он, довольно неожиданно, сразу попытался провести укол переводом вниз. Я принял первую защиту, и Жнец мгновенно вернулся в боевую стойку, судя по, его виду, весьма удивленный чистотой и элегантностью моего приема.
Зрители, однако, ничего не поняли из прошедшей фразы и бурно приветствовали атаку своего бойца против чужака. И вообще я почувствовал, что этого старика в городе, по-видимому, очень любили.
Жнец быстро перешел в стойку, соответствующую двойному оружию, и снова пошел в атаку. На этот раз он попытался провести прямой укол в грудь из четвертого соединения. Однако я принял четвертую защиту, уклонившись вправо, и тут же провел рипост уколом вниз. Жнец едва успел отвести кинжалом кончик моей шпаги от своего живота, хотя, впрочем, он вряд ли бы справился с этой задачей, пожелай я его прикончить! Но мне совсем не хотелось убивать старика, и он, похоже, это отлично понял.
Отскочив, он перевел дыхание и взглянул на меня с гораздо большим интересом, а я ему в ответ улыбнулся и едва слышно проговорил:
– Мы вполне можем устроить для присутствующих прекрасное представление, но тебе, папаша, придется проиграть…
– Зачем тебе это?… – так же тихо спросил он.
– Мне надо добраться до вашего Соленого Носа…
Жнец пожал плечами:
– Он совершенно неинтересен…
– А меня интересует совсем не он, а его волшебная боевая пара… Его меч и кинжал…
И в этот момент я пошел в атаку. Наши клинки размашисто скрестились – шестое, второе, шестое, четвертое соединения, после чего я нанес укол переносом в бедро. Мой противник снова успел поймать мой клинок своим кинжалом, да так, что кончик шпаги прошел сквозь кольца гарды кинжала. Жнец тут же воспользовался представившейся возможностью и, крутанув кистью, попытался сломать кончик моей шпаги.
По-видимому, он никогда не встречался с выращенным оружием! Едва только я ощутил напряжение в сгибающемся клинке, как сразу же вывернул кисть так, что мой клинок резко согнулся. А затем он мгновенно со страшной силой распрямился, вырывая из ладони старика рукоять кинжала.
Как только оружие Жнеца покатилось по желтой брусчатке, я отскочил назад и опустил свои клинки. Старик стоял неподвижно, рассматривая свою левую, предавшую его, руку, а потом поднял на меня изумленные глаза, в которых плескалась боль поражения. Я несколько смущенно пожал плечами, как бы говоря: «Что делать, кто-то должен был проиграть…»
А над площадью стояла пораженная тишина. Судьи, участники, зрители не верили своим глазам. И только когда я поднял свою шпагу, отдавая салют старому фехтовальщику, над площадью прошелестел вздох, а затем раздался хрипловатый голос судьи: