Магия и тайна Тибета
Шрифт:
Но во время молитвы такой опасности нет: лама действует как бы по доверенности, вместо умершего, одалживая ему свой голос, поэтому магические слова воздействуют только на умершего, а не на ламу.
Как только ученик с помощью опытного учителя накопит психическую силу, способную выводить дух из телесной оболочки, он учится произносить «хик!» с правильной интонацией. Считается, что он приобрел необходимый навык, если соломинка у него на голове прямо и неподвижно стоит сколько нужно. Поскольку при произнесении «хик!» на голове открывается небольшое отверстие, соломинку помещают в него. Умирает человек – открывается более широкое отверстие; иногда в него даже
Давасандупа очень интересовали все вопросы, связанные со смертью и миром духов. В течение пяти или шести лет после того, как я с ним познакомилась, он переводил классический тибетский труд о странствованиях мертвых по потустороннему миру[8].
Несколько иностранцев, ученых-востоковедов и британских чиновников, нанимали Давасандупа в качестве переводчика и оценили его способности. Однако у меня были все основания полагать, что ни один из них не узнал особенностей его характера так хорошо, как это удалось мне.
Давасандуп – оккультист и даже в некоторой степени мистик; искал таинственных связей с дакини[9] и другими ужасными богами в надежде обрести сверхъестественные способности. Все, что связано с мистическим миром существ обычно невидимых, сильно привлекало его, но необходимость зарабатывать на жизнь не позволяла тратить много времени на любимые исследования. Родился в Калимпонге, предки его – горцы из Бутана или Сиккима, пришедшие когда-то из Тибета. Получил стипендию и учился в Высшей школе в Дарджилинге, специально организованной для молодых людей тибетского происхождения. Поступил на британскую правительственную службу в Индии и стал переводчиком в Баксе-Дуаре, на южной границе Бутана. Там встретился с одним ламой и выбрал его себе в духовные наставники.
Об этом учителе я немного знаю со слов самого Давасандупа, глубоко его уважавшего. Вероятно, он похож на многих лам, которых я встречала позже, – погружен в свои мысли, наполненные смесью знаний и суеверий, – но, помимо этого, хороший и милосердный человек. Среди своих коллег выделялся тем, что имел учителем настоящего святого, – смерть его заслуживает упоминания.
Однажды к монаху-аскету пришел благодетель – верующий и оставил ему некоторую сумму денег – пусть тот закупит провизию на зиму. Ученик аскета в приступе жадности бросился на учителя с ножом, похитил серебро и убежал. Пожилой лама остался жив и вскоре после побега убийцы пришел в себя. Раны причиняли ему неимоверную боль, и, чтобы избежать мучений, он погрузился в медитацию.
Концентрация мысли до сих пор используется тибетскими мистиками как анестезирующее средство, причем во время медитации они в самом деле ничего не чувствуют, так что на низшем уровне своей силы способны сильно облегчать себе боль.
Через несколько дней к ламе пришел другой ученик и обнаружил учителя завернутым в одеяло и лежащим так без движения; запах загноившихся ран и кровавые пятна на одеяле привлекли его внимание. Он стал расспрашивать своего учителя, но, когда предложил позвать врача из близлежащего монастыря, монах запретил ему это.
– Если ламы и жители деревни узнают о моем состоянии, они бросятся на поиски преступника, – пояснил аскет. – Он не мог далеко уйти; его найдут и, вероятно, приговорят к смерти. Не могу я этого допустить. Хочу дать ему больше времени на то, чтобы скрыться. Когда-нибудь он, быть может, вернется на праведный путь, и в любом случае я не желаю быть причиной его гибели. Так что не говори никому о том, что ты здесь видел. А теперь иди, оставь меня одного. Когда я медитирую, то не страдаю, но, когда я в полном сознании, боль, которую испытывает мое тело, непереносима.
Ученики на Востоке не обсуждают такого рода приказы. И этот тоже – поклонился своему гуру [10] в ноги и удалился. Через несколько дней оставшийся один в своей хижине отшельник ушел в мир иной.
Хотя Давасандупа восхищало поведение святого ламы, такие моральные вершины не для него – он скромно признавал это. Пьянство, недостаток часто встречаемый среди деревенских жителей, стало проклятием всей его жизни; оно усиливало природную вспыльчивость и однажды чуть не привело его на путь убийства. Имея некоторое влияние на него, пока жила в Гангтоке, я убедила его дать обещание совершенно отказаться от употребления любых ферментированных напитков, которые распространены среди всех буддистов. Но это оказалось выше его сил – противостоять окружению, где господствовал прочно сложившийся взгляд, что пить и оставлять разум на дне чаши есть праведное деяние для любого истинного последователя Падмасамбхавы[11].
Когда я встретилась с Давасандупом, он уже ушел с правительственной службы и собирался стать директором тибетской школы в Гангтоке. По его словам, он слишком хорош для этой роли.
Страсть к чтению буквально терроризировала его. Куда бы он ни шел, всегда нес с собой книгу и погружался в нее с головой, вводя себя в какой-то транс; часами мог так читать, не помня, где находится. Научные переводы, длительные беседы с ламами, отправление оккультных ритуалов постоянно отвлекали его от школы, – казалось, он забывал иной раз даже о самом ее существовании. Иногда целый месяц не ступал ни в один класс, оставляя своих учеников на попечение младших учителей, а те, следуя его примеру, тоже не обращали на них никакого внимания.
Предоставленные самим себе, мальчишки играли, бродили по лесам и забывали даже то малое, что когда– то успели выучить. Однако приходил день, когда Давасандуп, суровый, как судия мертвых, внезапно появлялся перед своими учениками, трепетавшими каждой жилкой, – они хорошо знали, что их ожидает.
Во-первых, они должны выстроиться в шеренгу перед экзаменатором, который задавал вопросы – каждому то с одной, то с другой стороны. Даешь ответ неправильный или вообще никакого – отвечает твой товарищ, стоящий рядом; если его добавление верно, ему вменяется дать невеже по физиономии и занять его место. Неудачник, потеряв всяческое соображение от повторяющихся ударов, добирается до конца ряда, и так до десятка раз. Нередко получалось, что несколько мальчишек, стоящих рядом, не могли ответить урок. В таком случае самый крупный «эрудит» в классе получал право распределить удары, а если все ученики обнаруживали равное невежество, Давасандуп сам их шлепал. Кто-то из учеников стеснялся давать сильные удары своим друзьям и только делал вид, что бьет, но Давасандуп начеку.
– Иди-ка сюда! – говорил он с жестоким смешком. – Ты не знаешь, как это делается, мой мальчик. Я научу тебя. – И – бац! – бил своей ручищей беднягу прямо в лицо.
После этого мальчишке предстояло продемонстрировать на щеке друга, как он усвоил урок ужасного учителя.
Иногда наказания не были связаны с ошибками в работе учеников. В этой странной школе, где отсутствовала дисциплина, изобретательный ум Давасандупа находил несуществующие нарушения правил. В таких случаях он использовал особенно длинную и тяжелую палку: приказывал преступнику вытянуть руку и раскрыть ладонь, после чего несчастный получал по ладони удары в количестве, назначаемом учителем.