Магия отступника
Шрифт:
— О, почтительные языки — это хорошо, — признала Оликея тоном, подразумевавшим обратное. — Но только если они говорят о самых лучших товарах. Мои предложения тебя не разочаруют, Мома, но не думай обо мне как о глупой девчонке. Я знаю цену товарам.
Тыльной стороной кисти Оликея отодвинула в сторону миску с водорослями, на ее место положила мешочек из темно-синей кожи, а затем устроила целое представление из его развязывания. Мома делала вид, что ее это совершенно не интересует. Но ее подвело зрение, и ей пришлось вытянуть шею и наклониться к прилавку. Она многозначительно
Я гадал, зачем она выложила их все. Она ведь не собирается отдать самое лучшее за сушеные листья и сморщенные грибы. От нарастающего смятения у меня перехватило дыхание. Мальчик-солдат тоже не желал разменивать сокровища Лисаны по мелочам. Однако Мома замерла, затаив дыхание, когда Оликея раскрыла мешок пошире и заглянула внутрь. Затем она осторожно, словно живое существо, вынула оттуда завернутый в шарф предмет. Она подержала его на ладони и ловко развернула, обнажив костяную фигурку младенца.
Мома благоговейно задохнулась и подняла руку. Ее пальцы напомнили мне жадные когти ястреба. Они тянулись к спящему малышу, амулету плодородия, который подвел Лисану, но остался ее величайшим сокровищем. Меня охватил ужас.
— Нет! — выкрикнул я, и в то же мгновение это слово вырвалось из уст мальчика-солдата.
На миг мы слились в единое существо. Меня потрясло, насколько восхитительно это ощущалось. Я был полон могущества и целен. И я мог бы быть таким, если бы древесный страж не разделил меня. Вспышка гнева на мою разрушенную жизнь объяла меня. Вот каким я должен был стать!
Однако эти мысли и чувства принадлежали не только мне. От них разило мальчиком-солдатом. Я разорвал с ним связь. Я не стану жалкой частью спекского шамана, какого-то там лесного мага. Я по-прежнему остаюсь Неваром. Неваром Бурвилем, и не намерен от себя отказываться. Словно издали, я расслышал ответ Оликеи. Она рассмеялась звонким, серебристым смехом.
— О нет, конечно же нет! Это не для обмена. Я знаю, на что ты надеешься, великий! Мы не можем расстаться с амулетом, по крайней мере, пока он не поможет нам самим.
И прежде чем пальцы Момы успели коснуться статуэтки, Оликея вновь завернула ее в шарф и так же быстро, как достала, спрятала обратно в мешок. Затем она погладила меня по руке, словно я нуждался в утешении.
Мома умоляюще протянула к ней руку.
— Погоди. Не спеши. За одну эту фигурку я дам тебе запас магической еды на целую зиму. Щедрый запас.
Оликея снова рассмеялась, но на сей раз в ее смехе слышался не звон серебра, а лязг стали.
— Разве ребенок великого не стоит большего, чем запас трав на зиму? —
— На две зимы, — предложила Мома и тут же торопливо поправилась: — На пять.
— Не отдам и за десять. Ни за какую цену, — холодно отказала Оликея, затем постояла немного, постукивая пальцем по губе, как будто о чем-то задумалась. — Я молода. У меня впереди еще много плодородных лет, и я уже родила, а значит, мне не нужно опасаться бесплодия. Так что, возможно… Стоящей доверия женщине, занимающей видное положение, я могла бы одолжить этот амулет. Разумеется, лишь на один сезон, только чтобы ее лоно успело зачать. А потом ей придется его вернуть.
Между ними явно завязалась невидимая глазу торговля. Мы с мальчиком-солдатом сохраняли спокойствие, с каким бы трудом нам это ни давалось. Громкое дыхание Момы эхом вторило бесконечному шороху волн, набегающих на берег.
— Как он попал к тебе? — неожиданно спросила она. — Костяной младенец пропал два поколения назад.
— Неважно, — сообщила Оликея. — Его хранили втайне и мудро использовали. Теперь моя очередь.
— Это очень ценная вещь, — заметила Мома. — Некоторые будут готовы за нее убить. Тебе следует быть осторожной, крайне осторожной, показывая ее здесь, на ярмарке.
— Думаю, ты дала мне мудрый совет, Мома. Я буду осторожнее и больше не стану показывать амулет. — В голосе Оликеи прозвучало неожиданное уважение. Она многозначительно помолчала и добавила: — А если ко мне придет кто-нибудь, желая одолжить его, я пойму, что она знает о нем от тебя и ты сочла ее достойной доверия. Поскольку я показала его тебе одной. Такая женщина окажется в долгу перед нами обеими — тобой и мной.
Мома улыбнулась. Это не сразу стало заметно на ее морщинистом лице, но улыбка вышла широкой. Для такой дряхлой женщины у нее оказались очень хорошие зубы.
— Да уж, так и будет, — признала она удовлетворенно и задумчиво. — Так и будет.
Женщины, похоже, о чем-то договорились, но я не уловил о чем. Обе выглядели довольными, словно заключили важное соглашение. После этого они перешли к торговле, но в странно дружественной манере. Мома явно назначала выгодные нам цены, а также настояла на том, чтобы самой выбрать для нас самые крупные сушеные грибы и травы лучшего цвета. Она бережно завернула наши приобретения в маленькие тростниковые мешочки и до краев заполнила ими большую плетеную сумку. Взамен она взяла некоторые из драгоценностей Лисаны, но большая их часть отправилась обратно в мешок. Напоследок Оликея достала пару тяжелых серебряных сережек, украшенных каплями янтаря.
— Ты всегда была ко мне так добра, Мома, — сказала ей Оликея. — Даже когда я была крохотной девочкой, у тебя всегда находилось для меня ласковое слово. Прошу тебя, прими этот подарок в знак нашей дружбы. Я знаю, мой великий будет рад, если ты станешь носить их как свидетельство его расположения к тебе.
Оликея протянула их на ладони, но не Моме, а мне и легонько подтолкнула меня бедром. Мальчик-солдат уловил намек и взял сережки из ее руки. Осторожно подняв их так, чтобы они заманчиво качнулись, он предложил их Моме.