Магия успеха
Шрифт:
— Это скальды, — пояснил Толя Громов.
— Скальпы?.. — переспросил Лысый. Было, впрочем, видно, что он все отлично расслышал и в курсе, чем отличаются скальды от скальпов.
Тем временем скальды убрались, и на поле выскочило с десяток мужиков в звериных шкурах. Бешено кружась, оглушительно ревя, впиваясь зубами в щиты, они отдались стремительному танцу. «Половецкая пляска», обещанная быкообразным, демонстрировала сверхчеловеческую ярость и исступленную энергию, которой полагается исходить из самой сути настоящего воина. Ту силу, которую Гомер называл «меносом», германцы — «вутом», ирландцы — «фергом», славяне, если верить некоторым авторам, — «яром». Прохоров на своем веку тоже кое-какие книжки читал и,
— Братва, смотрите-ка, нас учат жизни, ярость берсерков демонстрируют. — Лысый ехидно усмехнулся, переставая паясничать. — Говнюки они, а не берсерки…
Пляска продолжалась недолго. Запыхавшиеся исполнители растворились на трибунах среди прочих берсерков, и камера дала крупным планом стройную женщину. Ее макияж заставлял содрогнуться: одна половина лица и тела была весьма натуралистично разрисована под сырое мясо, другая — под черный, разложившийся труп. Ее сопровождали две рослые девки, выряженные а-ля валькирии с полотен художника Boris'a, — в этаких бронекупальничках на меховых подкладках, с медными чашками на грудях. Из-под купальничков бугрились мощные, накачанные мышцы. «Мертвячка» медленно обходила колонну пленниц, внимательно их рассматривая, на губах ее кривилась усмешка, вполне соответствовавшая гриму… Недоставало разве что вампирских клыков, да и те воображение с легкостью дорисовывало…
— Во, бля, красотка! — Черный Буйвол придвинулся к экрану, его мощная фигура напоминала равнобедренный треугольник вершиной книзу. — Во бодиарт! Интересно, а жопа у ней так же раскрашена?..
— Это Хозяйка Хель… владычица мертвых… — Толя Громов помрачнел, пальцы его непроизвольно сжались в кулаки. — Только, братцы, не карнавал это…
Он оказался прав. Хозяйка остановилась возле Ингусика, нежно провела пальцами от ее груди к лобку и, резко повернувшись, сделала знак валькириям. Могучие девки легко приподняли пленницу, сдернули ее с бронзового фаллоса, прикрепленного, как оказалось, к цепи, и, зажимая рот, поволокли в центр поля к плите-жертвеннику. Туда, где возвышалось подозрительное сооружение — что-то типа виселицы на колесиках… Под звериный рев трибун жертву за руки и ноги расчалили над алтарем, и Хель сняла с пояса шестидюймовый нож-сакс, оружие древнегерманских племен. Отточенная сталь почти ласково коснулась нежной женской кожи… Крика Ингусика не было слышно — рев трибун все заглушал. Зато камера наехала крупным планом: нечеловечески распяленный рот, алая кровь на белой плите, сосредоточенный взгляд Хозяйки, умело орудующей ножом. Ей явно было не впервой. Ювелирными, отточенными движениями она снимала с Ингусика кожу. Всю целиком, начиная С роскошного скальпа и кончая стройными, породистыми ногами. Подручные-валькирии взирали на священнодействие с благоговением ассистентов, наблюдающих за светилом хирургии во время операции…
…Черный Буйвол стремительно развернулся и, метнувшись в угол, согнулся над парашей…
— А что, хорошо шкуру дерет, — раздался голос Лысого, и Прохоров, судорожно вздрогнув, опять задышал. А Лысый задумчиво погладил подбородок, с видом знатока повернулся к Димону: — Как тебе, товарищ капитан?
— Да черт его знает. — Тот пожал плечами с равнодушием, которое Прохорова почти обмануло. А капитан еще и потянулся — так, что затрещали все связки. — С баб никогда не драл, тем более с белых… Они, вообще-то, думают, суки, нас кормить? От вида мяса сыт не будешь. Борща бы с чесночком…
— Ага. И пельменей жареных. — Лысый хмыкнул и прыжком поднялся на ноги от его безмятежной веселости внезапно не осталось и следа, в голосе свирепо лязгнул металл. — Эй, говнюки! Хватит блевать,
Закончив свой спич, он сплюнул сквозь зубы и снова повернулся к экрану.
— Смотри-ка, Димон, уже освежевали. Ну дает эта… как ее там!
— Хотел бы я поглядеть на того, кому она дает. — Быкообразный зачем-то потрогал свой детородный орган, хмыкнул оценивающе, почесал затылок. — Хотя… если отмыть да на рожу подушку набросить, может, и ничего. С фигурой тетка, с ногами… характер, правда, не очень… Ну да мы таких… — Он глянул на экран и недоуменно присвистнул. — Блин, ты посмотри! А прав был Квазиморда, — в натуре, извращенцы сплошные!
То, во что превратилась Ингусик, — ободранный полутруп, лишенный кожи гомункулус, по которому можно было изучать строение мышечного аппарата, — между тем бросили на алтарь, и очередной берсерк, видимо из особо отличившихся, принялся яростно совокупляться с этим кровавым куском мяса. Имидж обязывал — только взметалась наброшенная на плечи волчья шкура да разлетались во все стороны густые алые капли… Камера детально прошлась по закатившимся глазам без век, показала кисти рук, на которых перчатками белели остатки кожи, крупным планом дала перстенек на указательном пальце, неестественно вывернутом.
Наконец берсерк поднялся и, размазывая по телу кровь, потрясая мечом и подвывая по-волчьи, принялся кружиться, разыгрывая экстаз. Трибуны вторили ему бешеным ревом. Хозяйка торжественно улыбалась. У нее и в самом деле была замечательная фигура.
— Нет, он не извращенец. — Толя Громов с убийственной ясностью осознал, что смерть опять оказалась совсем рядом с. ним, и это осознание сразу сделало его необыкновенно спокойным. Эгидовец, прошедший Чечню и Бог знает что еще, холодно усмехнулся, глаза разгорелись опасной деловой ненавистью. — Он…
Договорить Толя не успел. Под глухой скрежет каменных блоков одна из стен отошла в сторону, и в образовавшийся проем вместе с воздухом ворвались четверо с копьями. Резанули по глазам кинжальные лучи фонарей… и сразу же истошно взревел Черный Буйвол, — сильные руки подхватили его, поволокли прочь. Проход с грохотом закрылся, и наступила тишина, нарушаемая лишь яростными выкриками окровавленного берсерка, который лихо выплясывал у алтаря:
— Вотан! Вотан! Вотан!
Заметив пленника в сопровождении копьеносцев, он закружился еще быстрее, толпа возбужденно загудела. Над трибунами, словно электрический заряд, сгущалось экстатическое безумие. Самое настоящее, неподдельное. Хотя и не имеющее ничего общего с духом древних времен…
— Начинается… — Лысый, прищурившись, увидел, как Буйвол схватился за брошенный ему меч, нахмурился, покачал головой. — Ни хрена не умеет пацан… прирежут сейчас, как куренка…
Он ошибся. Но не потому, что недооценил фехтовальное мастерство Буйвола. Буйвол тут был ни при чем. Просто берсерк пожелал растянуть удовольствие надолго. Он действительно кое-что мог — и убивал противника медленно, видимо наслаждаясь самим процессом умерщвления. Вначале он отрубил Черному Буйволу правую кисть. А когда, хрипя от боли, истекая кровью, тот перехватил клинок в левую руку, до кости распорол бедро. Затем разворотил промежность… и наконец под исступленный, торжествующий волчий вой глубоко всадил острие между грудью и животом. Валькирии тотчас отволокли еще живое тело на алтарь… сверху, сдернув с цепи, бросили девушку-гусара… и берсерк под громогласные вопли трибун медленно перерезал ей горло.