Магия взгляда. Часть 1: Руни
Шрифт:
Обрядов в честь Древних Богов? Теперь Хейд усмехался, припомнив, как люди столицы ему говорили:
— В Гальдоре не знают Святого и постоянно приносят кровавые жертвы диким Богам!
Вирды знали Единого Бога, однако чтили и Древних. Обычная чаша из дерева… Летом — со свежевыжатым соком из ягод, зимой — с разведенным сиропом из тех же плодов с добавлением стронга… Ветвь вечнозеленого дромма… Алтарь, куда ставят напиток… Хозяин, погружая ветвь в чашу, молился Богам, окроплял углы дома и, сделав глоток ритуального сока, остатки выливал на алтарь.
За
— Потому что Хранитель угоден Богам, от которых зависит Тепло и Рождение Хлеба, — спокойно пояснили ему.
В своем первом послании “Службе” Хейд, как и решил, написал, что носителей Силы здесь нет, а из вирдов опасен лишь Орм. Они с ним невзлюбили друг друга с первого взгляда, но до открытой вражды между ними дело еще не дошло. Понимая, что сохраняя видимость дружбы с Победителем Бера, он избежит очень многих проблем, Хейд старался конфликтов не допускать.
— Орм испорчен слепым поклонением и не желает считаться ни с кем, — сообщал Хейд в письме. — Но его превосходство — за счет крепких мышц. Орм привык подчиняться лишь собственным прихотям. Вряд ли он будет способен использовать чары и колдовство.
Первый шок Хейд испытал через год. Он любил песни Норта, в которых История стала поэтическим вымыслом, но, признавая влияние этого человека, не видел угрозы. Хранитель не стремился к реальной власти, его занимал не ход жизни, а преломление фактов в душах людей.
Поначалу это смущало Хейда, привыкшего четко просчитывать каждый свой шаг, потом вызвало интерес. Он не мог не заметить, как любят Хранителя, а ведь Норт не похож был на вирдов, с трудом принимавших все новое. Вскоре Человек Двора понял: без Норта он вряд ли сумел бы понять и принять Гальдорхейм.
Но однажды, столкнувшись с пришлым охотником, Хейд услыхал от него:
— Да любой станет мудрым, прожив столько лет!
Восклицание было загадочным.
— Сколько лет?
— Я не знаю, но этот Хранитель пел песни, когда мой дед был ребенком.
Слова охотника потрясли. Возвратившись в свой замок, Хейд просто не знал, что теперь должен сделать. Впервые он понял, что в мире есть нечто за гранью привычной реальности. Вне сомнений, Хранитель был нелюдем, тайным носителем Силы, и Хейду теперь полагалось отправить донос или вынуть Железо Небесных Сфер. Но при мысли о гибели Норта Хейду стало не по себе.
— Смерть Хранителя вызовет бунт! Люди вряд ли смирятся с потерей! Резня, реки крови и полный развал Гальдорхейма, который поднимется против Властителя… — подумал он. — А для меня, Человека Двора, это станет началом конца.
И в отчете он написал о Хранителе, как о певце и поэте, удостоенном вирдами чести за свой редкий дар. Настоящая правда о Норте могла бы остаться одной из тайн Хейда, не явись сюда Вальгерд.
Поглощенный неприятными мыслями, Хейд вновь прошелся по комнате. С каждой минутой он все отчетливей осознавал, что, поддавшись порыву чувств, сделал огромную глупость, которая может обернуться трагедией. Очарованный Бронвис, Хейд искренне верил, что брат с сестрой смогут понять и принять Гальдорхейм через Норта, как раньше он сам, но Хранитель у Вальгерда вызвал лишь неприязнь.
— Вальгерд вряд ли посмеет уехать, нарушив волю Властителя, но в любой момент может послать гонца в “Службу Магии”… Что же, донос на Хранителя как на носителя Силы, который открыто бывает у Человека Двора — невысокая плата за возвращение в Лонгрофт… И Златоглазый не станет терзаться муками совести. Значит, мне нужно кое-что предпринять! — решил Хейд.
Глава 2
Официальное представление Златоглазых местному обществу состоялось после визита Хранителя, в праздник Леса, который в Гальдоре считали началом Возрождения Жизненных Сил. Позабытый в столице культ Леса не слишком мешал новой вере. Для вирдов Святой, о котором так много твердили проповедники Скерлинга, не был единственным Богом, он просто пополнил привычный для них пантеон.
В силу давних традиций большой праздник Леса был должен начаться в замке у Победителя Серого Бера. Продолжить его предстояло на круглой поляне, где раз в десять лет проходил поединок человека и зверя.
Бронвис ждала праздник Леса с большим нетерпением. Лучшие платья были не раз пересмотрены, как и шкатулки, в которых хранились ее украшения. Она выбрала темно-бордовый наряд с драгоценной отделкой из крупных позолоченных листьев, считая, что вирды отметят желание Бронвис проявить уважение к их старой вере. Она не забыла, как Хейд говорил, что в Гальдоре лист — символ Жизни.
— Сначала он дремлет в своей почке, словно младенец, потом пробуждается к жизни, растет, раскрывается, жадно вбирает свет Солнца. Меняет зеленый наряд на парадный убор и слетает на землю. Распавшись, он передает свою силу его породившему дереву. И возрождается вновь в тесной почке, забыв, что жил раньше. В Гальдоре считают, что люди подобны листве! — сказал Хейд.
Он ей обещал, что на празднике Леса Хранитель, исполнив балладу о листьях, поможет принять ее сердцем, и Бронвис поверила, помня, как действует голос певца.
— Не важно, о чем поет Норт. Раз услышав его, ты меняешься! — честно призналась она.
Ощущение чуда, которое Норт обещал перед песней, уже поселилось в душе Бронвис и не хотело исчезнуть. “Со мной что-то будет!” — не раз приходило на ум, когда Бронвис стояла у медного зеркала.
Взяв теплый плащ на меху, (несмотря на прозрачную дымку полураспущенных листьев, в лесу было холодно) Бронвис заколебалась. Темплеты, щитки, закрывавшие уши, мешали надеть капюшон, а убор из прозрачного шелка не мог защитить от гальдорского ветра. Однако желание нравиться было настолько сильно, что она не решилась снять редкий столичный убор.