Магнитогорск – Москва
Шрифт:
– Куда Вы едете? До самой Москвы?
– Да.
– По делам?
– Нет.
Видимо, он не очень хочет разговаривать, и я замолкаю.
– Простите. Я сам не знаю, зачем еду. Просто купил билет на ближайший поезд.
Вопросительно смотрю на него. Бабулька уже похрапывает. Семейная пара на боковушках тоже укладывается спать. Мужчина снимает матрасы сверху и просит разрешения положить их на полку. Приходится подвинуться. Я оказываюсь совсем близко к Андрею. Благодарна ему, что он никак это не комментирует.
– Так почему вдруг Вы едете неизвестно куда?
– Все как-то так в жизни сложилось. Решил устроить себе отпуск.
Я хмыкаю:
– И после этого Вы мне говорите, что я интересная женщина…
– А Вы куда?
– У меня все банально. Я еду на выходные к подруге на свадьбу.
– Ну да, ничего необычного.
Мы смеемся, будто это шутка, понятная только нам двоим. Но, наверное, таким образом пытаемся снять напряжение, я-то уж точно.
– Я бы никогда на такое не решилась! Вот так уехать непонятно куда. Я люблю, когда все по плану. А где Вы работаете? – спрашиваю я.
– Сейчас… нигде.
– О! – восклицаю я. – Тунеядствуете?
– Да нет, почему же? Просто так вышло, опять же. А Вы?
– А я работаю в страховой компании.
– Понятно.
Я чувствую себя словно на свидании, хотя за столько лет уже и забыла, как это. Прикидываю, сколько прошло лет с последнего свидания. Пять?! Какой ужас! Все эти пять лет я была замужем за своей работой. Успела достичь многого в карьере, меня дважды повысили. Но только сейчас, когда я начала рассказывать о своей работе постороннему человеку, понимаю, что больше-то мне рассказать не о чем.
– Если честно, я слишком много работаю. Это мои первые выходные за последние несколько лет.
– Печально. Вот и у меня было тоже так. Пятнадцать лет работы без отпусков. Поэтому теперь я решил отдохнуть.
– Давайте блиц-опрос! – предлагаю я, ставлю опустевший стаканчик на стол и слегка поворачиваюсь, чтобы смотреть Андрею в глаза.
– Ну, давайте, – усмехается он моему внезапному энтузиазму.
– Сколько вам лет?
– Тридцать пять.
– Армия? Институт?
– Армия два года. Институт заочно.
– Семья? Дети?
– Ни того, ни другого.
Андрей тоже допивает кофе, пока я придумываю следующий вопрос, и ставит стаканчик рядом с моим, крутит его так, чтобы рисунок оказался в том же положении, что и на моем. Я прыскаю. Мы коротко переглядываемся, и почему-то отводим глаза.
– Ну а животные хотя бы?
– Никого.
– Хобби? – у меня закачивается фантазия.
– Чтение считается?
– Конечно. А что, по-вашему, важнее: друзья или работа?
– Друзья.
– Деньги или здоровье?
– Здоровье.
– Деньги или семья?
– Семья.
– Деньги или… эээ.
– Все важнее денег. Можете не придумывать.
– Я тогда не понимаю, почему вы столько лет провели на своей работе.
– Раньше мне казалось, что очень важно заработать побольше, построить дом, карьеру, а уже потом можно думать об отдыхе и семье. Но не всегда мудрые мысли приходят в голову сразу. Человек взрослеет и умнеет. Совсем не стыдно признавать, что когда-то заблуждался.
– И почему вас так осенило? Что случилось?
– Буквально месяц назад я подошел к зеркалу, посмотрел на себя. Не то, чтоб я ужаснулся, я неплохо выгляжу, – он заигрывающе дергает бровями, явно надеясь меня рассмешить. И у него получается. – Мне тридцать пять, а кроме работы и пары друзей, таких же чокнутых трудоголиков, у меня ничего и нет.
Я понимающе киваю. Сколько дней за последние годы я провела не в офисе можно посчитать на пальцах.
Мы еще немного болтаем о работе. Когда беседа сходит на нет, мне даже немного досадно. Если никто из нас не злится, не язвит и не ведет себя как душевнобольной, общение выходит довольно приятным.
Андрей смотрит в окно, на улице уже стемнело и кроме черных силуэтов деревьев глазу зацепиться не за что. Молчание затягивается, и я сама начинаю разговор:
– Вот вы сказали, что поступиться принципами не стыдно.
Он разворачивается, как мне кажется, с удовольствием и кивает:
– Ну, допустим. Хотя я не совсем так сказал.
– Мне кажется, что человек уже в восемнадцать должен знать, как ему жить, что в жизни главное, поставить цели и придерживаться четкого жизненного плана.
– Как у вас все просто, – он хмыкает, после небольшой паузы добавляет: – Вот я, например, в детстве ненавидел Америку, всеми фибрами…
Я открываю рот, пытаясь сказать, что детство – это не восемнадцать, но он поднимает ладонь, останавливая меня.
– Нет, не в глубоком детстве, а в сознательном. В шестнадцать уж точно, может, и в восемнадцать, не помню. Невелика разница. Так вот я плевался на американский флаг, что не мешало мне пить кока-колу и смотреть голливудские фильмы. Орал громче всех «ну и валите» тем, кто уезжал в США, даже в отпуск, повторял за Задорновым «ну америкосы тупые» и все в этом роде…
Я хихикаю, хотя не понимаю, к чему он клонит.
– Зато, когда играл наш гимн, вставал, брался за сердце и орал во всю глотку. До сих пор знаю его наизусть…
– И разве это плохо?
– Нет-нет, патриотизм, конечно, здорово. Но здравый. Петь гимн – отлично, но за неуважение к звездно-полосатому я собой не горжусь. Вообще, я не об этом. Теперь я вырос и хочу посетить и США тоже, там много красивых мест. Что ж мне теперь отказаться от своего желания, только чтобы никто не ткнул меня носом в эти самые принципы? Мне не стыдно, что я поменял их. Во-первых, я был еще глуп, чтоб вообще иметь какие-то жесткие установки. Во-вторых, по-моему, не бояться поменять принципы – это намного более достойно и смело, чем тупо их придерживаться, даже если в душе уже не веришь в них. Теперь мой принцип, что все мы люди, неважно, какой мы национальности и гражданства. Даже не принцип, а просто я так думаю. Не люблю я больше это слово – «принцип», оно какое-то совсем неподвижное, обязывающее.