Магос: Архивы Грегора Эйзенхорна
Шрифт:
– Сюда?.. – переспросил инквизитор.
– Можно рассмотреть вопрос физически и метафизически. Полагаю, ты сам решишь, что важнее. Физически – это Город Праха внутри города Квин-Мэб на Санкуре, субсектор Ангелус. Год пятисотый. Плюс-минус год. А вот метафизически… ну, тут все зависит от тебя.
– Санкур?
– Да, да. Ужаснейшее место, как по мне, но выбираю не я. Теперь ты заказываешь музыку. Ты ведь… ты хотел попасть сюда, верно?
– Да, – кивнул Эйзенхорн. – Я…
– Тебя попросили сюда отправиться, – сказал Черубаэль. – Эта твоя неприкасаемая, ну, как ее там звали?
– Елизавета.
– Да, Е-ли-за-ве-та. Она тебя очень вежливо попросила.
– Это было Терзание, принявшее ее форму.
– В любом случае она попросила вежливо. Об услуге. О последнем деле. Спасти ее дочь. И я полагаю, этим-то мы и займемся. Ты все для нее сделаешь.
Демонхост заметил, что Эйзенхорн разглядывает призрачный город.
– Или ты передумал, а, Грегор? Все еще борешься с искушением? Последний рывок, чтобы свернуть шею врагу?
– Я не знаю. Не знаю, было ли хоть что-то из этого правдой.
– Похоже, у тебя есть выбор. Поступить правильно или правильно. Я знаю, что звучит не очень похоже на выбор, но ты меня понял. Сделать большое дело, которое имеет значение, или маленькое, которое зачтется.
– Разве я не могу сделать оба?
– Я не знаю, – пожал плечами Черубаэль. – А ты можешь?
Эйзенхорн не ответил.
– Думаю, – подытожил демонхост, – все сводится к тому, что важнее. Для тебя. Обязательства перед… ты знаешь… не люблю называть Его по имени. Давай назовем Его Гниющим богом-королем. Или обязательства перед теми, кто на тебя рассчитывал. Лично на тебя. Давай назовем их еще одним словом, которое я не люблю, – друзьями.
– У меня нет друзей, – возразил Эйзенхорн.
– Нет, у тебя нет, и мне это всегда в тебе нравилось. Но… Как бы это сказать. У друзей есть ты. Эти люди подружились с тобой на свою голову. Прикипели. Они оставались с тобой. Были преданны, несмотря ни на что. Ты просто никогда не отвечал им взаимностью. Что странно, ибо преданность – твоя сильная сторона.
– Эти две вещи всегда конфликтовали друг с другом, – сказал Эйзенхорн.
– И?..
– Я хочу сделать все правильно. Всегда хотел. И обрек себя этим на проклятие.
– И что теперь?
– Я выбираю оба варианта. И это значит, что начинать нужно не здесь.
Черубаэль вздохнул:
– То есть мы не останемся?
– Я – нет. Нужно кое-что закончить, Мне придется… вернуться по своим стопам.
– Мне тебя отнести?
– Не стоит.
– Ну, – сказал демонхост, – тогда я тебя подожду.
– Серьезно?
– Да, как послушный мальчик. Ты же этого хочешь. Значит, так я и поступлю. Буду ждать здесь, пока ты не вернешься. Увидимся через… ой… примерно через двадцать лет.
Эйзенхорн посмотрел на демонхоста и покачал головой.
– Иди уже. – Черубаэль вяло помахал рукой. – Удачи и все такое. Друзья ведь так говорят, да?
– Почему… – спросил
– Ну, потому что… – замялся демонхост. – Пожалуйста, никому не рассказывай, но сейчас ты меня пугаешь до полнейшей усрачки.
Эйзенхорн улыбнулся.
– Так, стой, – сказал Черубаэль. – Я думал, ты так больше не умеешь.
– Я тоже.
Грегор поднял руку.
Огонь взметнулся вверх.
Глава двадцать четвертая
Что бы ни случилось вчера
Давинч нетвердой походкой подошел к товарищу и оперся на его плечо.
– Ты сумел? – спросил он, едва шевеля опухшими губами.
– Сумел, – ответил Гоблека.
Двое агентов Когнитэ смотрели на Эйзенхорна, который скорчился перед ними у поручня, замерев в неудобной полулежачей-полусидячей позе. Глаза инквизитора были закрыты, а пустой шприц медленно выскальзывал из обмякших пальцев.
– Ничего не происходит, – сказал Давинч.
– Мне показалось, я слышал его крик, – произнес Гоблека.
– Да, я тоже, – кивнул Давинч. – Он шел из его разума, а не из легких. Горан, почему он не…
– Просто подожди.
– Чего? – спросил Давинч.
Они переглянулись. Оба головореза прекрасно знали стандартную симптоматику. Они множество раз фиксировали ее у разных подопытных. После приема антигена человек начинал корчиться в жестоком припадке, который мог длиться несколько часов или дней. Кожа шла пузырями и отслаивалась. Иногда – целиком. Даже им было непросто на это смотреть.
После безумной агонии каждый из подопытных замирал и успокаивался на несколько мгновений, после чего наступала смерть. Никто не выжил, кроме Сарка. И первая инъекция для магоса закончилась шестью часами судорог, воплей и кровотечения.
Но Эйзенхорн просто впал в ступор. Прошло двадцать пять секунд с момента, когда Гоблека воткнул шприц в шею инквизитора, но тот по-прежнему молчал и не двигался.
– Не сработало, – сказал Давинч. – Думаю, мы его убили.
Гоблека присел на корточки и поднес ухо ко рту Эйзенхорна.
– Он еще дышит.
– Это ненадолго, – покачал головой Давинч. – Ты вколол ему полную дозу, а он и без того был слаб…
– Но не здесь, – перебил Гоблека, постукивая указательным пальцем по виску.
Давинча это не убедило.
– Я думаю, проблема в том, что слухи о его знаменитой железной воле – не просто болтовня, – начал он, подбирая аптечку и принимаясь стирать кровь с лица стерильной салфеткой. Каждое прикосновение к разбитому лицу заставляло его морщиться от боли. – Он, наверное, пытался сопротивляться. Бороться. Но нельзя бороться с антигеном. Из-за сопротивления все становится только хуже. И ты его сжег. Мозг умер. То, что ты сейчас видишь, – только рефлексы. Тело медленно угасает.