Макошин скит
Шрифт:
Раньше что бы она ни делала, она мурлыкала под нос что-то. Или слушала в наушниках, или на Яндекс-станции. Музыка постоянно сопровождала ее. Разная – современная и не очень, отечественная и западная, рок и этно, джаз и фольклор. Сейчас будто ее отключили от приемника – тишина.
И эта глухая тишина вокруг нее разрасталась, прорастала и в их отношения.
И Раф ничего не понимал.
Окинув взглядом покупателей, он отошел к стеллажу с консервацией, уткнулся в него лицом:
– Карин, что молчишь? Что происходит?
– Ничего не происходит. Просто себе бери продукты, а у меня голод.
– То есть как? Это диета какая-то новая? Так тебе нафига, у тебя все в порядке с фигурой, а голодовка…
Она не позволила договорить, оборвала на полуслове:
– Раф, я не спрашиваю у тебя совета. Ты спросил. Я ответила. Всё.
И положила трубку.
Рафаэль посмотрел на потемневший экран, все еще не веря, что это оказалось возможным – Карина никогда не прерывала разговор вот так. Бросив к черту затею с покупками. Оставил тележку у касс и вышел из магазина, торопливо вернулся в машину, завел двигатель и выехал со стоянки, уже предчувствуя, что вечер окажется не из приятных.
Дома горел только нижний свет – тоже недавнее нововведение Карины: она перестала любить яркий электрический свет. Вечером передвигалась в потемках, или включала подслеповатые настольные лампы в зале и спальне. Едва заметный желтый свет пробивал темноту, ложился унылыми тенями на пол и стены. А Рафаэль видел этого уныния через объектив фотоаппарата – каждый день по сто раз. Поэтому дома любил оранжевый свет, солнечные цвета и тепло.
В неуютном полумраке Рафаэль ежился и включал свет.
Карина шла следом и выключала его.
– Что ты в потемках опять? – он подавил нарастающее раздражение, ударил ладонью по выключателю в коридоре, зажмурившись с непривычки от яркого света, полоснувшего по глазам.
Карина подошла к нему, дежурно чмокнула в щеку и снова выключила свет.
– Надо быть бережливее, нам жизнь дана не для того, чтобы прожигать ее, – отметила с укором. Окинув молодого человека и не заметив пакета из продуктового, удивилась: – Почему ты ничего не взял?.. Хорошо, я разжарю тебе гречку и сварю сосиски, там в холодильнике еще остались.
Развернувшись, она пошла в кухню.
– Не надо мне сосиски…
Но его уже никто не слушал. В кухне загремела посуда, приглушенно хлопнули шкафчики. Зашумела вода.
Рафаэль снял ботинки, поставил на полку. Прошел следом за Кариной и молча опустился на стул, продолжая наблюдать за ней. Девушка покосилась на него, посмотрела через плечо:
– Куртку-то чего не снял?.. И руки помой…
– Карин, ты с какими-то экологами связалась, да? – проигнорировав ее просьбу, спросил.
Ему нужно было понять.
Сам удивился, каким бесцветным прозвучал его голос. Будто свет выключили не только в квартире, но и у него в душе. Будто там тоже – желтый абажур в дальнем углу и длинные тревожные тени по стенам.
Карина фыркнула:
– Что за глупости?
– Ну, я больше не могу придумать логического объяснения: свет не включай, еду не готовь, распаривай, сыроедение какое-то постоянно практикуешь, книжки странные читаешь…
– Они не странные, они по саморазвитию.
Рафаэль придвинул к себе тонкую брошюру, скептически отозвался, прочитав название:
– «Солнце в себе» – это про саморазвитие?
Карина резко обернулась к нему, прислонилась бедром к столешнице и скрестила руки на груди:
– Что ты хочешь от меня? Я стараюсь сохранить те осколки тепла, что есть между нами! Но ты не помогаешь мне, ты пытаешься препарировать, ломать, докапываться до того, что я из последних сил стараюсь сгладить и сравнять…
Раф ее не узнавал: ярый, непримиримый взгляд, плотно сомкнутые губы, обострившиеся скулы, расширяющиеся ноздри. Карина была в бешенстве и плохо скрывала это.
– Карин, – он примирительно покачал головой, опустил голову. Растер лоб, разгоняя некстати начавшуюся боль.
– Что «Карин»? Что, я не права? Не смей смотреть на меня, как на сумасшедшую!
– Но я не…
– Знаешь, с меня хватит, – она сорвала с талии передник, бросила его на край раковины.
– Карин, не истерируй.
– Значит, я еще и истеричка?! – девушка взвизгнула. Смерив молодого человека взглядом, горестно проговорила: – Верно мне говорили, что ты меня никогда не понимал.
Рафаэль потерял дар речи. Но Карина, кажется, высказалась, и в дальнейшем споре участвовать не захотела. Решительно выйдя их кухни, она вышла в коридор.
– Карин, я знаю, когда женщина голодная, она злая, – крикнул ей вслед. – Давай, по пельмешке?
Дверь в спальню тихо затворилась и… щелкнула задвижка.
Он посидел в тишине, все еще прислушиваясь к полумраку. Поднялся, выключил конфорку и включил свет. Прошел в коридор, постоял под дверью спальни, тихо постучал костяшкой указательного пальца в косяк:
– Карин? Ну ты чего ушла-то? Я же шутил… Карин?
Она не ответила. Прищурившись посмотрел через морозный узор стекла – кажется, она лежала на кровати, отвернувшись к окну. Кажется, в одежде. Он постучал еще раз и отошел от двери. Вернулся в зал. Включил свет и телевизор, переключил на новостной канал – снова наводнение, вспышка неизвестной инфекции, политические выступления во Франции, умные и печальные лица. Выключил звук и опустился на диван.
– Черти что, – пробормотал рассеянно, интенсивно растирая лицо.