Маков цвет
Шрифт:
Борис. Дядя, милый, если б вы знали… Дядя, вы верите, я все сделал, что только в силах было человеческих…
Генерал. Да брось ты! разве кто сомневается!
Борис (не слушая, продолжает тихо). У меня в сердце что-то оторвалось, как я увидел, узнал… так и представилось, что, если бы увидели, тетя Наташа, Соня… Я уж тут ни о чем не думал, только о нем, да о вас всех. Мне ведь показалось, что он умер. Ну, а потом, когда он очнулся, — такая радость. А теперь вот опять… Да не смотрите вы так, дядя милый, я ведь душу за вас всех…
Арсений Ильич (слабо). Боря, милый ты мой, я знаю, знаю, уж видно, судьба…
Генерал (лепечет). Ну, что там, авось еще как-нибудь… мало ли терпели, еще потерпим… терпение, брат, это такая штука… Что же такого, ну и потерпим…
Соня (выходит из комнаты больного). Идите все. Он кончается.
Все идут. Борис последним. Длинная, тягостная пауза. Сцена пуста. Темнеет. В среднюю дверь входит фельдшер Катков. Оглядывается, прислушивается, садится у стенки. Затем приходит денщик Дорофеев. Потом в двери постепенно начинают заглядывать денщики, вестовые Входит от больного Евдокимовна. Все встают.
Евдокимовна (причитая). Отдал Богу душу. Прости ему. Господи, прегрешения. Упокой Господи! (Обращается к денщикам). Кто тут из вас, братцы, потолковей. Грехи наши тяжкие. Надо ведь покойника прибирать. Дорофеич, голубчик, уж ты мне помоги. Уж кроме меня никого тут нет. А забот-то. Боже мой, сколько! За духовенством послать надо. Тихо скончался, вздрогнул, Богу душу и отдал. Дорофеич, нет ли у тебя пятаков медных, надо ему глазки закрыть. Да полотенечко принеси, подвязать его, пока не остыл. Господи, господи, прости ему прегрешения, ведь без причастия скончался-то. И чего барыня смотрела!
С плачем возвращается в комнату, где лежит Андрей. Катков, Дорофеев и вестовые уходят на цыпочках в среднюю дверь. Пауза. Постепенно из комнаты Андрея выходят все, кроме Евдокимовны и молча садятся у стола. Долгая пауза.
Наталья Павловна (спокойно и чистосердечно). Пьерушка! А мы Андрея увозим. Распорядись.
Генерал. Матушка, как же, это невозможно!
Наталья Павловна (крайне настойчиво). Нет, возможно. При твоем положении… да и доктор поможет… Протелефонируй градоначальнику, что ли. Я не знаю там, как. Я хочу, чтоб он в дом вернулся. Он вернулся бы, если бы выздоровел.
Соня. Да, да, ты права, мама! Его нельзя здесь оставить. Надо его отсюда увезти, скорей, как можно скорей. Мама, вот что, я домой поеду, надо все приготовить.
Наталья Павловна. Поезжай, детка моя. Измаялась ты. Боря, ты бы ее проводил?
Соня. Боря, Боря?.. нет, мама. Мне тяжело, у меня темно на душе. Мне тебя страшно, Борис. Точно мертвый Андрей стал между нами. Останься. Я одна, одна. Только не с тобой.
Пока говорит Соня, входит Евдокимовна, желая обратиться к Наталье Павловне за какими-то указаниями. Стоит молча.
Борис. Соня, Соня, что ты, Соня…
Соня. Мама, голубушка, вы поймете… А если и нет… все равно… Я не могу простить. Ненависти не надо, я знаю, я борюсь против ненависти. Но любви нет у меня к тебе, Борис… и нет прощения! Анюта, поедем со мной.
Анна Арсеньевна. Да, да, поедем, Сонечка.
Уходят.
Евдокимовна (подходит к Борису и целует ему руку). Борис Петрович, вы на нее не смотрите. С горя обезумевши, с горя. Вон куда ее метнуло, своего родного да царского слугу обижать… Горе это все, батюшка!
Борис (отдергивая руку). Убирайся вон! Тетя, папа! Вы слышали? Это безумие, это сверх сил! (Нянька уходит в среднюю дверь). Я, я убийца? Господи, да что же это? Как она может?
Наталья Павловна. Боря, замолчи! За дверью твой брат мертвый!
Арсений Ильич. Боричка, милый. Ведь она в состоянии аффекта, прости ей. У меня даже и то голова кругом идет…
Борис. Нет, дядя, все кончено, все кончено!
Генерал. Боря, не распускайся. Не будь бабой. И у нас у всех смерть за плечами. Не даром присягу давали.
Борис подходит к Наталье Павловне, становится перед ней на колени и прячет лицо ей в колени.
Наталья Павловна (гладит его по голове). Боря, бедненький мой! Я тебя прощаю. И за себя и за Соню. А Бог тебя и подавно простит. Кто прав, кто виноват — не знаю. На все Божья воля. Должно быть, все виноваты. Одно только знаю, что очень мы несчастные, очень несчастные…
Генерал. Ну, что ж… Мало ли терпели, и еще потерпим, и еще потерпим…
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Конец июля 1906 г
Те же и
Александра Петровна Восторгова — попадья. Лет 45. Молодится. Роскошные формы. Завивает на лбу челки. Следит за модами. Говорит в нос. «Да» произносит как будто это французское слово «Дан».
Иван Яковлевич Привалов — сельский учитель, 30-лет.
Савельич — приказчик из мужиков, на положении управляющего. Пожилой. Заикается. Косноязычие свое скрывает, говоря кстати и не кстати «то есть, это самое».
В деревне Мотовиловых, Тимофеевском, средней полосы России. Вечер. Площадка перед домом. Налево широкая терраса. Направо купы деревьев.
Евдокимовна и Фима. Возятся на террасе около чайного стола.
Евдокимовна. На балконе чай пить вздумали! Кругом бунтовщики, ночи теперь хоть глаз выколи, а они на балконе!
Фима. Дарья Евдокимовна, а в Конопельцине-то управляющего побили.
Евдокимовна. Ну, что ты выдумала!
Фима. Право слово, Колька давеча оттуда записку барышне приносил — рассказывал. В селе народу много, рожь возили, он на них крикнул, а они на него да на него. Ванька Шарик, кажись, его кулаком как вдарит! Еле ноги унес. Господа молчать наказывали. Я Кольке и то побожилась, что никому не расскажу. Так уж только вам.