Макс Сагал. Контакт
Шрифт:
На улице Сагал заметил слежку. В серебристом минивене за ним наблюдал коренастый гладковыбритый парень с квадратным подбородком. Сагал уже видел его несколько раз в последние дни — в метро, в трамвае на Щукинской, у кассы в супермаркете. Лица Сагал запоминал так же хорошо, как и цифры.
Когда вернулся домой — началось. Сагала вывернуло утренними бутербродами. Желудок скрутило, печень превратилась в мяч, набитый песком. Наглотавшись таблеток, он дополз до кровати. Уснул.
Очнулся от головной боли. Принял еще таблеток. Опять уснул.
Проснулся.
Дау тихо сопел, положив морду ему на коленку. Сагал выпил полбутылки воды, в животе снова забурлило.
Нужно как-то отвлечься.
Подтянул к себе ноутбук. У ролика про Сибиллу Сканду больше пяти миллионов просмотров. На первых полосах новостных сайтов заметки только о нем.
«Кто скрывается за личностью главного разоблачителя интернета?» «Сагал — проект спецслужб». «Почему Сагал посланник Сатаны: 10 причин…»
В почтовый ящик свалилось полторы тысячи новых писем. Журналисты предлагали заманчивое вознаграждение за эксклюзивное интервью. Хватило бы с лихвой окупить затраты на последний проект, и квартиру не пришлось бы продавать…
Сагал удалил письма не читая. Он еще не готов выйти из тени.
Дюжина проектов за четыре года. Астрологи, гадалки, целители… На подготовку тратилось от нескольких месяцев до полугода. Каждый шаг планировался с особой тщательностью, никогда не использовалась одна и та же схема дважды.
Ученые, правозащитники и обманутые жертвы спорят, за чьи интересы сражается Сагал. Одни считают, он борется за просвещение, другие — за спасение людей, третьи считают его просто авантюристом.
Правда в том, что неправы все.
Позвонили с кафедры, напомнили про конференцию.
Как будто он мог забыть.
Поднимаясь по лестнице к зданию университета, Сагал ловил на себе любопытные взгляды студентов. Все они пялились не на Сагала — человека, а на мировую знаменитость — сына нобелевского лауреата, надежду и будущее российской науки.
Бла-бла-бла…
У входа в аудиторию толпились журналисты с поклажами оборудования. Сагал проскользнул мимо них, прикрывшись папкой с лекцией по теории гравитации.
В аудитории пахло половой тряпкой. Техники готовили оборудование для трансляции, настраивали звук. Ожидалось присутствие полутора тысяч человек. Из них приглашенных гостей — полсотни, зарубежных — дюжина. Остальные — студенты университета — массовка, которой можно заполнить что угодно.
Сагал, в силу своего особого статуса, был замыкающим лектором, так что в его распоряжении пару часов сна на удобном диване в подсобке аудитории.
Сладкие планы разрушил телефонный звонок. На проводе Женечка Луговская, секретарь ректора Маслова и просто красавица. Приятным певчим голосом девушка попросила Сагала явиться к начальнику.
— После лекции.
— Геннадий Семенович сказал «немедленно», — последнее слово она изобразила со свойственной Маслову ядовитой тональностью.
Беготня по ступенькам отняла у Сагала последние силы. Его желудок все еще представлял из себя бетонный комок.
Женечка выглядела по-праздничному. Трепетно улыбнувшись Сагалу, она сделала вид, что не заметила синяки у него под глазами. Не первый раз видела его таким — привыкла.
— Он ждет, — она сочувственно скривила лицо.
— Если выйду живым, сделаешь кофе?
— Сегодня в меню только коньяк.
Маслов из тех профессоров, кто получал удовольствие не от научной деятельности, а от работы ректором. Сколько Сагал себя помнил, Маслов всегда был на этой должности. На кафедре шутили, что после смерти он попросит замуровать себя в стену кабинета, чтобы застывшим на века взглядом указывать молодняку, как надо создавать российскую науку.
Когда Сагал вошел, ректор ругался с кем-то по телефону.
— Я же говорил, пропускать иностранных гостей без досмотра…
Внутри привычно пахло свежей краской. Маслов с безумной страстью относился к сохранности кабинета в его первозданном виде образца девятнадцатого века. Шкафы с золотистым тиснением регулярно реставрировались, декоративные колонны, обрамляющие нишу для картины «Песнь моря», покрывались лаком, приготовленным по рецепту столетней давности. Сагалу подобная страсть к старью была чужда.
— Ты мне чуть конференцию не сорвал! Знаешь, сколько я потратил денег университета, чтобы их пригласить?
Сагал вспомнил свое первое посещение этого кабинета. Ему шестнадцать, четырнадцатое июня, девять пятнадцать утра. Накануне в кабинете закончили ремонт, воняет свежей краской. Окна распахнуты, снаружи какой-то придурок давит на клаксон. Пиип-пиииип… Три секунды. Пиип-пиииииип. Еще четыре… Кто-то, выругавшись, закрывает окно. Душно, но никто и не подумывает уйти. Светила науки в гробовой тишине следят за малолетним выскочкой, покусившимся на святое. Сагал выводит на доске собственное доказательство теоремы Ферма — великой математической загадки. От напряжения у него трясутся колени. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Когда последние символы уравнения дописаны, за спиной начинают шептаться, кто-то шуршит справочниками, другие проверяют расчеты в блокноте. В подтверждение собственного триумфа Сагал размазывает остатки мела о поверхность доски и театрально кланяется.
Маслов швырнул мобильный телефон на стол. Отдышался и взглянул на Сагала.
— Господи боже мой, Макс. Только посмотри на себя. Выглядишь как вокзальный бомж. Тебя об асфальт лицом раскатали?
— Знаю, ты не поверишь, но это был несчастный случай.
— От тебя же спиртом разит за десять метров. И вот как, ответь мне, как ты собираешься в таком виде выступать перед аудиторией? У нас два профессора из Кембриджа, трое из Принстона. Джон Мерфи, тот, что получил Нобеля в прошлом году, из Бостона прилетел. Специально, между прочим, на тебя посмотреть. Он был другом твоего отца.