Макс
Шрифт:
Но мисс Гамильтон быстро приходит в себя и опять улыбается:
— Нет, у нас калькуляторов для лап нет. Но для наших вопросов калькуляторы вообще не понадобятся.
Вот так, без всякой подготовки, в одно мгновение эта взрослая тетка смирилась с существованием и присутствием говорящей собаки.
Четыре часа спустя мисс Гамильтон сообщает нам, что чтение у нас на уровне от первого до двенадцатого класса и что у нас поразительно большой словарный запас. Для тех из моих читателей, кого интересуют подробности, сообщаю: это не Ангел, кто читает на уровне первого класса. И не Игги, я или Клык,
Короче, вердикт, вынесенный нам мисс Гамильтон, таков:
— Вы очень-очень умные дети, которых просто ничему никогда не учили.
Я могла бы ей это сказать и без того, чтобы убить впустую четыре часа на бесплодные тесты. К тому же она еще не знает про все остальные наши таланты. Например, про способность влезть в любой компьютер, завести ржавую тачку или проникнуть в самое укрепленное здание.
— Ангел, а ты вообще ни в одну шкалу не вписываешься. Пришлось изобрести для тебя индивидуальные параметры оценки, — добродушно смеется директриса.
— Я так и думала, — без ложной скромности согласно кивает ей Ангел.
Странно… Я здесь уже пять часов, а до сих пор мне не пришло в голову желание разорвать кого-нибудь на части.
Хотя это совсем не значит, что я хочу остаться в этом интернате.
Я-то не хочу, а как насчет остальных?
18
— Южная Америка… только подумайте, — уговариваю я Надж. — Там тепло. Там ламы. Вы же любите лам.
Она упрямо скрещивает на груди руки:
— Я хочу остаться здесь.
Мы сидим в ее комнате в нашем секретном жилище на территории интерната. В целом здесь очень неплохо. Видит Бог, мы жили в условиях и похуже. Но, по большому счету, это все равно заключение, или, если мягче сказать, ограничение. Только поставленные нам рамки шире. Поэтому мне не по себе.
— И сколько, ты думаешь, потребуется времени очередному снайперу-самоубийце, чтобы нас выследить?
Надж пожимает плечами:
— Здесь голая пустыня. Чужаков за десятки миль видно. А мисс Гамильтон рассказала про все их меры предосторожности: сигнализации, сирены, прожекторы и радары. Я давно хотела оказаться в таком месте, как это.
Еще год назад я бы не задумываясь проигнорировала все, что Надж тут трендит, и попросту заставила бы ее собрать манатки и свалить вместе со мной. И дело было бы в шляпе. Но теперь мы прошли вместе огонь, воду и медные трубы. Пару раз стая чуть не раскололась. В результате приходится пересматривать все мои действия, которые прежде гарантировали наше выживание, когда они были маленькими. Пора придумать, как подчинить их моей воле в новой ситуации.
Проблема только в том, что я ума не приложу как. К тому же Надж теперь хочет того, что ей важнее, чем я, важнее, чем стая. Она хочет этого даже больше, чем хочет выжить.
Она хочет учиться.
— Макс, я устала жить в вечном страхе. — Ее огромные, кофейного цвета глаза смотрят на меня умоляюще.
— Мы все устали. Я тебе обещаю, жить станет много легче и проще, как только мы исполним свое предназначение.
Обратите внимание, в разговоре опять вылезло мое «предназначение». А за ним тянется все то, о чем шла речь и раньше: спасение мира, апокалипсис, конец света и т. д. и т. п. Короче, я предназначена «спасти мир». Да-да, вы не ослышались: спасти весь наш чертов мир. Джеб говорил, что все, что со мной до сих пор произошло, все, что случилось со всей стаей, все это имеет одну цель: закалить меня, научить выживать в любых условиях. Честно говоря, даже для меня все наши приключения начинают складываться в одну большую картину, обретают общую перспективу. Смотрите, что получается: кто-то хочет нас уничтожить, потому что нас считают генетической ошибкой, результатом опасных экспериментов. Но есть и другие, те, чьи барыши пострадают и чьи прибыли уменьшатся, если мне удастся спасти мир. Эти тоже против нас и тоже за нами охотятся.
Я понимаю, я должна продолжать искать связи, должна стараться сложить все в «большую картину». Понимаю, что когда-нибудь мне откроется «главная правда». Но если этой главной правды нет, я готова отправиться в психушку. Мне и самой-то трудно со всеми этими мыслями справиться. А каково остальным? Особенно тем, кто помладше?
— Я хочу стать как все, — тихо говорит Надж и внимательно разглядывает на новеньком ковре носки своих туфель. — Я хочу ничем не отличаться от других ребят.
Я глубоко вдыхаю, подбирая взвешенные слова:
— Надж, большинство из тех, кого мы здесь встретили, — доверчивые слабаки. Они и дня сами по себе без опеки да заботы не проживут.
— В том-то и дело. Им это не нужно. Они в одиночку с миром не сражаются. О них люди заботятся.
— Я всегда буду о тебе заботиться. О тебе и обо всей остальной стае. Я все, что могу, для вас сделаю.
Глаза у Надж потеплели.
— Но ты и сама — только подросток. — Она затыкает за уши свои пушистые волосы. — Макс, я хочу остаться здесь.
Настало время проявить твердость.
— Надж, мы не можем здесь оставаться. — Я резко поднимаюсь на ноги. — Ты и сама это прекрасно знаешь. Нам пора улетать. Здесь, конечно, вполне сносно. Но с этим местом покончено. Пора отбросить пустые мечтания и вернуться к реальности нашей жизни. Какой бы паскудной она ни была.
— Как хочешь. Но я остаюсь.
Я что, ослышалась? Надж всегда была со мной заодно. У нее всегда был такой покладистый характер. Что с того, что она треплется без конца и любит шмотки и моду. Она всегда была моей Надж. Всегда веселая, никогда ни с кем не пререкается…
— Что-что? Повтори!
— Я хочу нормальной жизни. Я хочу быть как все. Я устала быть белой вороной. Устала вечно от кого-то бегать. Мне нужен дом. И я теперь знаю, как его найти.
Сердце у меня упало, и я с трудом выдавила из себя:
— Как?
Надж что-то промямлила. Ее лицо скрыли от меня упавшие ей на глаза волосы.
— Что-что? — переспрашиваю я.
— Дом есть, если нет крыльев… — выдохнула она.
На сей раз то, что она сказала, я услышала. Но сказанное ею до меня не доходит.