Макс
Шрифт:
Ура! Получилось! Наши крылья зацепились друг за друга, но мы кое-как взлетели и понеслись обратно к берегу. Правда, приземление наше не назовешь грациозным — как-никак с мальчуганом в руках особых пируэтов не сделаешь. Но нам все-таки удалось приземлиться, не зарывшись мордой в песок, а устоять на ногах и даже аккуратно опустить пацаненка.
— Я знаю, как откачивать и искусственное дыхание могу сделать, — кричит на бегу мужчина и падает на колени рядом с мальцом.
Меньше чем через минуту у мальчишки изо рта и из носа бьет фонтан, он давится, потом начинает хватать ртом воздух
— Мама!
Женщина хватает его в объятия, они оба плачут, а мы с Клыком быстро пятимся туда, где нас поджидают стая и Тотал с Акелой.
Ангел укоризненно качает головой:
— Напрасно вы не попробовали дышать под водой. Когда вы только меня будете слушать!
40
Какого черта! Все равно все и так уже наши крылья видели. Так чего нам теперь от кого-то маскироваться и стоять до потери пульса на трамвайной остановке, дожидаясь нужного номера, чтоб доставил нас до центральной военно-морской базы. Короче, мы все шестеро взмыли в небо, наслаждаясь нежным теплым бризом. Тотал летит рядом со мной. Он с каждым днем летает все лучше, но грацией особой не отличается. Правда, справедливости ради надо сказать, что он и на земле у нас увалень. Игги и Клык по очереди несут Акелу. Восемьдесят фунтов горячего меха — это вам не фунт изюму — долго не протащишь. Тотал ее то и дело подбадривает, но она явно к любительницам высоты не относится — даже рычит тихонько.
Две минуты — и мы на базе. Ловко и изящно приземляемся на тренировочном плацу прямо на глазах у сотни оторопелых новобранцев. И тут же к нам несутся Джон Абейт, Бриджит Двайер и капитан-лейтенант Палмер.
— Вы настоящие герои, — жмет нам по очереди руки Джон. — Мы только что узнали, как вы мальчонке тому жизнь спасли. Это же настоящий подвиг. Горжусь!
Я оторопела:
— Откуда? Кто вам сказал? Да еще так скоро?
— За вами установлено наблюдение. В целях безопасности, — сурово оповещает нас капитан-лейтенант. Палмер вообще другим тоном разговаривать не может. Так что отныне и навеки давайте договоримся: если о нем идет речь, вы мысленно вставляете прилагательное «суровый» или соответствующее наречие, а я их буду пропускать. В целях экономии бумаги. И чтоб не повторяться все время. А то скучно. Договорились?
— Этого нам только не хватало! — простонала я, направляясь к нашему бараку переодеться.
— Клык! — рванулась мимо меня Бриджит. — Ты жизнью своей жертвовал, чтобы ребенка спасти! Какой ты… необыкновенный!
С отвисшей челюстью смотрю, как она кинулась к нему обниматься, руками обхватила и чуть не намертво к нему прилипла. Мне хотелось сказать, что я тоже рисковала жизнью, но испугалась, что она и ко мне обниматься полезет. И потом — чего мелочиться. Да и вообще… Честно говоря, парнишку того из воды достать было совсем плевое дело. Не то что когда Ангел с собаками в Антарктике в снежную расщелину провалились. Или когда нас всех в одну клетку засадили и мой кровный брат Ари, чтобы нас освободить, стальные прутья буквально зубами перегрыз. Но это я так, примеры для сравнения привожу.
А сегодня мы ничем не рисковали. Разве что джинсы наши новые намокнут и сядут. Так что от ее излияний меня совсем скривило, а глядя, как она на Клыка наседает, прямо-таки затошнило от отвращения.
— Обязательно приходи перед отплытием с нами обедать в офицерскую столовую, — не унимается Бриджит.
— Я занят, — бормочет Клык.
Глаза у меня расширились, но я продолжаю идти своей дорогой, сжав волю в кулак — только бы не обернуться. Такая вот я гордая стала. Зовите меня теперь Гордая Макс.
— Эй, — догоняет меня Клык. — Пора чего-нибудь схавать. Давай пойдем в город. Ты и я. Я угощаю. Найдем где-нибудь местечко с настоящей гавайской кухней.
Сердце у меня в груди колотится — вот-вот выпрыгнет. Интересно, Клыку слышно, как оно бьется?
— Ты со всей стаей пойти хочешь? — переспрашиваю я звенящим от напряжения голосом.
— Не. Пусть они лучше пойдут в офицерской столовке поедят вместе с Бриджит и Джоном.
Я остановилась и смотрю ему прямо в глаза, но, как всегда, в них ничего, кроме моего отражения, не видно.
— Только ты и я? — Похоже, я повторяю это несколько раз. Куда только гордость моя подевалась — ума не приложу.
По глазам его понять ничего невозможно.
— Ага.
— В гавайский ресторан?
— Ага.
Я все еще размышляю, может, стоит отомстить ему за Бриджитовые объятия, с высоко поднятой головой пройти мимо и небрежно бросить через плечо: «Я подумаю». Но возможность провести с ним вечер наедине, да еще поесть хорошенько, стремительно вытесняют последние остатки моей хваленой гордости.
Но вдруг я вспоминаю:
— Когда мы последний раз… оставили стаю без надзора, считай, что земля разверзлась.
Он усмехается одной из тех своих усмешек, от которых лицо его озаряется, а солнце останавливается и неподвижно зависает на небе.
— На сей раз они под защитой Военного флота Соединенных Штатов.
Я заливаюсь счастливым смехом:
— Ладно, так и быть. Сдаюсь.
Боже мой! Ведь и вправду сдалась… С потрохами.
41
Это что, свидание? Этот вопрос снова и снова вертится у меня в мозгу. Я дошла до того, что мысленно изо всех сил призываю свой Голос. Только бы остановить эти навязчивые прогоны и послушать кого-нибудь, хоть со слабым намеком на здравый смысл.
Какового у меня, понятное дело, не наблюдается. Вся наша затея похожа на сон. Единственное, что я знаю, это что я в Гонолулу. Повсюду праздничные огни, сияющие витрины, толпы людей, матросы в форме…
…И мы с Клыком. Держимся за руки и едим мороженое.
И стая в безопасности под прикрытием военно-морской базы, где плюнуть некуда без того, чтобы не натолкнуться на ракеты противовоздушной обороны.
Жизнь прекрасна, лучше не бывает!
Мне страшно хочется остановиться и замереть. Не так, будто кто-то всадил мне в мозг наркоту и я намертво лишилась рассудка и впала в ступор, а так, чтобы застыть и впитывать в себя каждую секунду. Потому что все вокруг меня изменилось: краски ярче, люди красивее, музыка громче, море синее, звезды больше. А мороженое холоднее и слаще.