Макулатура
Шрифт:
— Да не придирайся ты к словам. Ведешь себя как человек с несчастным детством. Я зевнул.
— Так значит так, — сказал он. — Ты сидишь в глубокой жопе по крайней мере по двум пунктам. Взлом и проникновение. Нападение и избиение.
— Что?
— А то, что Брюстер теперь евнух. Ты разбил ему яйца своей камерой, они похожи на два сушеных финика. Теперь он может петь колоратурным сопрано.
— И?
— Нам известно местонахождение преступника, осуществившего взлом и проникновение и лишившего другое лицо первичных мужских признаков.
— И?
— И возможно, что об этом сообщат
— У тебя есть неопровержимые улики?
— Три свидетеля.
— О-о, куча.
Селин спустил ноги на пол и, навалившись на стол всем телом, заглянул мне в глаза.
— Билейн, мне нужно в долг десять кусков.
— Я понял. Понял! Шантаж! Сволочь! Шантажист! Я почувствовал возбуждение. Это было приятно.
— Не шантажирую, фрайер. В долг прошу десять кусков. В долг, понял?
— В долг? А у тебя есть обеспечение?
— Откуда к черту? Я встал из-за стола.
— Ах ты слизняк! Думаешь, я это скушаю от тебя? Я двинулся к нему вокруг стола.
— БРЮСТЕР! — завопил он. — ПОРА!
Дверь открылась, и вошел мой старый друг Брюстер.
— Привет, мистер Билейн, — сказал он тонким голосом. Но меньше ростом от этого он не стал. Такого здорового долбака я в жизни не видел. Я вернулся за стол, выдвинул ящик и достал свой 0,45. Навел на него.
— Сынок, — сказал я, — эта штука может остановить поезд. Хочешь поиграть в паровозик? Ну, давай, чух-чух, давай! Давай ко мне по рельсикам! Я спущу тебя под откос! Давай, чух-чух! Ехай сюда!
Я сбросил предохранитель и прицелился в массивное брюхо.
Брюстер остановился.
— Мне не нравится эта игра…
— Ага, — сказал я. — Тогда видишь ту дверь?
— Угу…
— Это дверь в уборную. А теперь ступай туда и сядь на горшочек. Штаны можешь спускать, а можешь не спускать, мне без разницы. Главное, чтобы ты пошел туда и сидел на горшочке, пока я не велю тебе выйти!
— Сейчас.
Он подошел к двери, открыл ее, закрыл и остался там. Слоновья куча, ноль без палочки. Затем я навел 0,45 на Селина.
— Ты, — сказал я.
— Ты пролетишь, Билейн…
— Я всегда пролетаю. А ну-ка, марш к своему мальчику! Живо, живо, шевелись!
Селин погасил сигару и медленно направился к двери сортира. Я шел за ним следом. Я подтолкнул его стволом.
— Залезай!
Он вошел и закрыл за собой дверь. Я вынул ключ и запер ее. Потом вернулся к столу и стал медленно двигать его к двери сортира Стол был очень тяжелый. Я с трудом одолевал сантиметр за сантиметром. Адская работа. Десять минут потребовалось на то, чтобы передвинуть его на пять метров. Я припер им дверь.
— Билейн, — послышался из-за нее голос Селина, — ты выпусти нас, и будем считать, что квиты. Я не буду требовать в долг. Я не пойду к легавым. Брюстер тебя не обидит. И Синди я займусь.
— Нет, дорогой, — сказал я, Синди я сам займусь! Я возьму ее за жопу!
Я покинул их. Запер дверь кабинета, прошел по коридору и поехал вниз на лифте. Настроение у меня улучшилось. Кабина остановилась на первом этаже, и я вышел на улицу. Первому же нищему я дал доллар. Второму нищему я сказал, что уже дал доллар другому. Третьему нищему — то же самое, и так далее. В этот день не было даже смога. Я двигался целеустремленно. Я уже знал, чем позавтракаю: креветками и жареным картофелем. Ноги мои шагали по тротуару красиво.
16
После завтрака я остановил машину за четверть квартала от дома Синди. На дорожке стоял ее красный «мерседес». Вероятно, она ждала возвращения Селина и Брюстера. Ай-я-яй. Я включил радио — послушать новости.
— Дурак, — раздалось из приемника, — ты нисколько не продвинулся!
— Кто, я? — спросил я.
— Ты же один тут сидишь, а? Я огляделся.
— Да, — сказал я, — я тут один.
— Тогда давай пошевеливайся!
Это говорила со мной из приемника Леди Смерть.
— Слушай, крошка, я как раз занимаюсь твоим делом. Веду наружное наблюдение.
— За кем ты наблюдаешь?
— За знакомой Селина. Тут все завязано.
— И туфли у тебя тоже. Где Селин?
— В сортире с двухсоткилограммовым евнухом.
— Что он там делает?
— Остывает.
— Он мне нужен в целости и сохранности. Он мой.
— Я ничего ему не сделаю, крошка, честное индейское!
— Иногда, Билейн, мне кажется, что ты умственно неполноценный.
— КОНЕЦ СВЯЗИ! — заорал я и выключил приемник. Потом я сидел, смотрел на красный «мерседес» и думал о Синди. При мне была запасная мини-видеокамера. Я уже ощущал нетерпение, хотелось действовать. Возникла мысль: пробраться в дом и что-нибудь обнаружить. Может, удастся подслушать ее разговор по телефону. Может, наткнусь на какую-нибудь разгадку. Конечно, это опасно. При свете дня. Но опасность — моя стихия. От нее у меня уже горели уши и сморщивался анус. Живем только раз, так ведь? Ну, кроме Лазаря. Бедный растяпа, ему пришлось умирать дважды. Но я — Ник Билейн. На эту карусель тебя пускают только раз. Жизнь удается смелым.
С видеокамерой в руке я бесшумно вылез из машины. А для отвода глаз взял портфель. Я надвинул котелок на левую бровь и направился к дому. Мои внутренние сенсоры были задействованы полностью. В доме что-то происходило. Я остро это ощущал. Я даже прикусил язык от волнения. Выплюнул кровь и приблизился к двери. И на этот раз никаких затруднении. 47 секунд — и я внутри.
Насторожив уши, я крался по коридору. Мне показалось, что услышал голоса. В самом деле услышал. Мужской и женский. Я замер перед лестницей. Да, голоса доносились сверху. Я стал медленно подниматься. Голоса слышались яснее. В одном я узнал голос Синди. Я продолжал подниматься, потом остановился перед дверью. Это явно была дверь спальни. Я прижал к ней ухо. Я услышал смех Синди.
— Что это ты собрался им делать?
— Попробуй угадай, детка! Я давно этого дожидался!
— Ты нашел нужное место, мой мальчик!
— Я прокачу тебя в ад и обратно, детка!
— Не может быть!
— Ах ты сука!
Я снова услышал смех Синди. Потом стало тихо. И некоторое время было тихо. Потом стало шумно. Я услышал тяжелое дыхание, какие-то равномерные толчки, а также работу матрасных пружин.
— О-о! — произнесла Синди. — О Боже!
Я поставил портфель, включил камеру, рывком распахнул дверь