Малахитовый лес
Шрифт:
Астра рассказал всё как есть. Доктор навис над псом и уже снимал с его шеи кофту, взяв ее в щёпоть своими толстыми пальцами с такими фалангами, будто они литые, но, как отдёрнул руку, чуть не рухнул на спину.
– Что там, доктор Цингулон? – взволнованно прозвучал голос Астры.
– Вы трогали поражённую область? – сурово спросил Цингулон. Астра замямлил, переводя испуганный взгляд то на генерала, то на пса. – Говорите, касались шеи больного или нет, ну?!
– Кажется… да, – сглотнул Астра, окончательно растерявшись.
– Ох, мальчик мой… – печально вздохнул доктор, закрыв глаза и цокая языком. – В таких случаях всегда сначала вызывают мой отряд… Но если нам дорога жизнь этого существа… Здесь неподалёку моя
Астра не мог отказать и кивнул, но тут же ударил себя по лбу и сказал:
– Ой, чуть не забыл, дайте мне ещё немножко времени! – он говорил и вытаскивал пса из полуразвалившейся коробки, потом уложил его на траву и небрежно, в спешке, перенёс все свои пожитки в тень, под дерево, чтобы кто-нибудь случайно не наткнулся на них у дороги; накрыл вещи разбитой коробкой, а сверху придавил горшочком с каменной розой, не то ветер разнесёт всё по округе.
«Только без дождя, пожалуйста, только не сегодня…» – озабоченно бормотал Астра, глядя безоблачное небо.
– Если мы не будем больше ни на что отвлекаться, управимся быстро, это я гарантирую, – заверил его доктор и тоже посмотрел вверх, сказав с непоколебимой уверенностью: – А дождя не будет, можете зря не беспокоиться.
Поборов в себе брезгливость и страх, Астра взял пса на руки, прижав его к груди, и обмякшая морда легла ему на плечо – пёс тяжко сопел юному кинокефалу в ухо. Чтобы хоть немного себя успокоить, он всё же решился спросить:
– Доктор Цингулон, у него что, малахитовая болезнь?
– Подозреваю, что так, – неутешительно прозвучал ответ доктора.
– Как же так?! – вскричал Астра, чуть было не уронив больного. – Где он успел заразиться? Малахитовая трава на дороге не валяется, а в наши дни тем более. И разве малахитовая болезнь не смертельна?
– Вы во всём правы! – воскликнул Цингулон. – Поэтому смею предположить, что он заразился от очень древнего экземпляра малахитовой травы. Ведь, как вам должно быть хорошо известно, чем старше малахитовая трава, тем она менее опасна. Поэтому он может быть болен не малахитовой, а ложномалахитовой болезнью, которую ещё можно излечить. Но всё равно будьте осторожны: помните, что кристаллы крайне взрывоопасны! И смотрите не уколитесь – не то сами заболеете. Но меня волнует другой вопрос: где он достал эдакую древность? Ладно, мой отряд разберётся с этим позже, когда мы поднимем вашего приятеля на лапы.
– Он мне не приятель. То есть я его первый раз вижу, – с какой-то грустью произнёс Астра.
– Так вы не знакомы? И всё равно вызвались помочь, – подвёл черту Цингулон, задумавшись. – Редкое качество. Значит, поможете мне донести его до моего дома, а там – вы свободны. Не смею вас больше задерживать.
– Нет, что вы! – воскликнул Астра, испугавшись, что будет так, как сказал доктор, и никак иначе. – Я не брошу его… Пока собственными глазами не увижу, что за ним пришли, хоть кто-то пришёл, я… я его не оставлю. И если даже у него никого нет, так я сам отнесу его к нему домой и буду ухаживать за ним, пока не выхожу. У меня теперь времени прорва.
Доктор на это ничего не ответил – промолчал, но спросил о другом:
– Простите меня за бестактность, но я подсмотрел: у вас моя книга. Как она вам?
– До дыр, зачитана до дыр! – сделал размашистый жест свободной рукой Астра, видимо, описывая масштаб этих дыр. – А можно вас попросить расписаться на ней? Признаюсь, вы – мой кумир!
– Конечно. Когда со всем разберёмся, тогда и… Мой отряд сам доставит вам вещи к вашему порогу, не придётся даже указывать дом и улицу. Позвольте спросить, а чем вы занимались в комплексе?
– Я работал над усовершенствованием малахитовых кистей, – радостно, словно ожидая этого вопроса, ответил Астра. – Современные кисти потребляют огромное количество малахитовых красок! Ох, да кому я рассказываю, вы же сам доктор Цингулон, вы знаете всё, и даже больше! А я… я придумал схему, благодаря которой краски потребляется в четыре раза меньше, представляете? Не в два, не в три, а в четыре!
– Похвально, – сказал доктор. – Вы и правда умный малый. Как ваше имя, кстати? Не буду же я всё время называть вас «умный малый».
– Вот же я дурак, забыл представиться: Астра! Как же так вышло неудобно… – залебезил Астра. – Ваше-то имя у всех на слуху. Его и спрашивать не надо. Вы же написали малахитовыми красками Терция-Терру, нашу Третью Землю! Точнее, списали её с первой Земли, но это не важно.
– Верно, на слуху, – согласился Цингулон. —Так уж и быть, поставлю, конечно, закорючку на вашей книге. Точнее, на моей. Но не в закорючках дело, самое главное то, какие мысли вы смогли вынести из моих трудов и как эти мысли, когда придёт время, вы примените на практике. Хоть я и не считаю «Крота, поедающего червя» делом всей моей жизни: что сложного – путешествовать через пространство с помощью кракелюровой краски? Вам полезнее будет ознакомиться с моим трудом «Жизнь в цвете», в нём популярно изложены принципы действия малахитовой травы. Ах, вы читали? Похвально. Не подумайте, я не сомневался, что читали. Да, это мой прадед открыл кракелюровую малахитовую краску. А я изобрёл фильтры, защищающие от малахитовой пыли, всё верно. А читали «Нефамильярный фамильяр»? И её изучили? Вы меня поражаете, Астра! В тридцать один год я изобразил своего первого фамильяра… Но вам наверняка извёстно о моей жизни даже больше, чем мне самому.
– Нет-нет, расскажите, умоляю вас! – подобострастно упрашивал Астра, подбежав к доктору Цингулону.
– Ну хорошо, – снисходительно усмехнулся он. – Однажды, когда я был ещё очень юн, мне приснился странный сон. В нём я увидел свою маленькую комнату, и вещи жили в ней. Нет, они не двигались, но я чувствовал, что внутри них есть движение, движущая сила, сила, у которой нет начала и конца. Проснувшись, в той мысли, что пришла ко мне во снах, я разглядел, как в зеркале, другую: подумал, если мы с помощью малахитовой травы можем создавать вещи и предметы, то почему бы не попробовать изобразить живое и разумное существо? Несомненно, я не был первым, кто задумывался над этим вопросом. Когда художник изображает зерно, он знает всё о земле, в которой зерно растёт, о самом зерне, о его вершках и о колосе, произрастающем из зерна; что его губит, а что поднимает. А если мы говорим о живом? Может быть, если полно и безупречно познать, как устроена жизнь, можно её создать? И тогда я взялся без сна и отдыха изучать анатомию, физиологию и все другие науки, что могли бы помочь мне в создании живого. Но потом я подумал: а что если я создам несуществующее живое? Ведь так я могу установить собственный анатомический порядок, написать свои законы. Шесть лет бессонных ночей, шесть лет отрицания и работы – и у меня получилось! Вот оно, дело всей моей жизни. Казалось, звёзды сотрясались от моего победного крика: «Живое! Живое!..»
– Ваш первый фамильяр был золотой саламандрой? – осмелился спросить Астра.
– Вы правы, – улыбнулся Цингулон, быстро обернувшись. – У него были очень проворные и цепкие лапки. Хороший был фамильяр, а может, и лучший, – заговорил доктор нараспев, предавшись воспоминаниям. – А какой услужливый, понимал с полуслова. Ну конечно, иначе и быть не могло – это же я его создал, в нём была частичка меня… Все эти качества я ценю не только в фамильярах. Но от своего творения я пострадал сам. Художник в прямом смысле этого слова вкладывает в фамильяра частичку души. Лишившись её, я метался, как в бреду: из меня как будто вынули душу, я впал в такое глубокое отчаяние, из которого живым не выбираются, – голос Цингулона сейчас сам звучал глубоким басом, словно доносился из глубин. – Но я, как вы видите, выбрался.