Мальчик который. Часть 1

Ю. М.

Но нужно было экономить расходуемый материал – как топливный, так и материал жизненного обеспечения. Поэтому теперь Луи предстояло уснуть на долгих сто двадцать часов, чтобы проснуться там – далеко меж звёзд и обломков его предшественников, среди тех, кто положил начало дороге, по которой сейчас следует Луи, которая стала его целью и смыслом.

Укладываясь в капсулу, он знал, что не успеет крышка захлопнутьсяза ним, как он тут же уснёт. Специальный снотворный газ усыпит его в одно мгновение. Немного помедлив, Луи всё же опустил голову на подушку.

Впервые в жизни Луине хотел спать,

хотя раньше о сне онмог только мечтать. Во время подготовки к полёту уснуть удавалось часов на пять, не больше. Теперь же, видимо, он отоспится за все бессонные ночи разом.

«Ещё успеется», – думал Луи, подавляя желание выскочить из капсулы и снова прижаться к стеклулицом, обнять Млечный Путь своими глазами, утонуть в космосе, раствориться меж планет.

– Спокойной ночи, Ии, – сказал он уже вслух.

– Спокойной ночи, капитан.

Прозрачная крышка капсулы мягко опустилась, закрываясь. Ии убедился, что капитан погрузился в глубокий сон, что его жизненные показатели – пульс, содержание кислорода в крови, дыхание – в норме, и зафиксировал своё мусороконтейнерное тело у изголовья капсулы. Ии прикрыл свои глаза на мониторе – имитация сна – и ушёл в режим энергосбережения.

Корабль погас, лишь несколько аварийных лампочек слабо светились на полу, да красным светом горели теплицы с овощами в тепличном отделе.

«Омега спейс» уснул в колыбельной космоса под ласковый голос матери-вселенной.

2

– Луи. Луи, вставай.

Голос брата вырвал мальчишку из сновидений. Ему снилось, что он был свободным ветром, летал поверх колосящегося золотой пшеницей полю. Он подхватывал птиц и вместе с ними парил в небе, путался в пушистых облаках, поднимаясь всё выше и выше, оставляя и облака, и птиц внизу, теряя из виду золотые поля и маленькие дома. Он летел к солнцу, к звёздам, как можно выше, и радость свободы наполняла его сердце.

– Луи, не зли отца.

Брат стащил мальчишку за руку с кровати. Упав на пол, Луи ударился локтями.

– Хочешь снова получить ремня?

Оливер был старше Луи на пять лет. Он был высоким, крепким, как отец, с крючковатым его носом и тёмными волосами. От матери же ему достались мягкие зелёные глаза и добрая ласковая улыбка.

Умывшись и причесавшись, они оба спустились к столу, где уже стояли тарелки с тостами, блинами и повидлом. Мать в разноцветном переднике ждала, пока закипит чайник, и расставляла возле тарелок чашки. Она вытерла влажные руки о полотенце, которое всегда пахло подсолнечным маслом, и принялась разливать чай.

Мальчики сели за стол, и женщина нежно поцеловала каждого в макушку.

Дверь в прихожей громко распахнулась, ударившись о стену. Послышались тяжёлые медленные шаги.

– Проснулись, лентяи.

Это был отец. Он бросил в раковину две ощипанные курицы и уселся за стол. Мать убрала птицу в холодильник – одна будет приготовлена на сегодняшний ужин, вторая заморозится и станетждать своего часа в морозильнике.

Луи поморщился. Он ненавидел курицу в любом её виде. Ненавидел мясные куски в супе, разваренные и застревавшие меж зубов. Ненавидел жареные ножки и жир, стекающий по пальцам. Ненавидел живых куриц –

глупых и громких, вонючих и вечно куда-то убегающих.

Отец вытирал грязные руки о полотенце и рассказывал матери, что свиньи в этом году какие-то тощие. Он каждый день просыпался раньше, чем встанет солнце, спускался на веранду дома, долго курил, ждал, пока начнёт рассветать, потому что в целях экономии денег никогда не включал свет во дворе и в сараях, шёл отпирать скот и набирал воду в металлические вёдра. Поил свиней и, закидывая мешок с кормом на плечи, кормил кур. Как только первые лучи утреннего солнца касались скотного двора, он брал в руки длинную косу и шёл к речке косить траву.

К тому времени, как он возвращался, мать уже накрывала на стол, а дети его просыпались. Отец называл их лентяями, потому что те спали до семи утра и растормошить хоть одного из них раньше этого времени было практически невозможно.

Лишь Оливер по выходным вставал на час раньше Луи, сонно и лениво собирал объедки, оставшиеся после ужина, и кормил свиней и голодных собак, которые, вечно тощие, с высунутыми от жары красными языками, охраняли их дом и небольшую птичью фабрику, находившуюся тут же, подле дома – вернее, дом стоял в тени её грязного кирпичного строения.

От отца всегда пахло травой, солнцем, землёй, потом и табаком. Руки его были мозолистыми и шершавыми с полопавшейся кожей, с тёмными деревянными ногтями, под которые, как бы долго и упорно ни тёр он их щёткой с мылом, всегда забиваласьгрязь – Луи казалось, что это засохшая кровь, – а лоб всегда был в испарине. Отецвытирал лоб рукавом своей рабочей рубашки и тяжело дышал.

Онбыл огромен, широкие плечи его были темны от загара, а на носу всегда шелушилась обгоревшая кожа. Заходя в дом, он всегда наклонял голову, чтобы не удариться о низкий дверной проём, до которого Луи не мог достать даже в прыжке. Стулья и мебель в доме, казалось, были малы отцу, только широкое кресло в зале и родительская кровать были ему по размеру – их он смастерил сам, когда Луи ещё не было на свете.

Отец был грозен; Луи никогда не видел, чтобы тот чему-то радовался или улыбался. Он лишь слышал, как отецраскатисто смеётся вечерами перед телевизором. Смех вырывался как будто изнутри живота, лицо же по-прежнему оставалось серьёзным, с нахмуренным бровями и плотно сжатыми губами.

Отец был строг и порол детей ремнём при любой их провинности, будь то случайно разбитая тарелка или замечание из школы, малейшее непослушание или недоеденная еда. Поэтому, видя отца, те всегда опускали глаза в пол, боясь разозлить его.

Следом за отцом в кухню вошла старшая сестра Луи и Оливера – Оливия. Ей было двадцать, она окончила христианскую школу и теперь помогала матери по хозяйству.

Она принесла свежую морковь, только что с земли, и охапку красных спелых помидоров.

– Сегодня ты опять станешь на конвейер, – обратился отец к Луи, усаживаясь за стол.

– Но, отец… – мальчик хотел было возразить, но Оливер ударил его под столом по ноге.

– Не зли его, – прошептал брат, опустив голову. Казалось, за все годы своей жизни Оливер научился угадывать настроение отца и всегда шипел на Луи, когда тот был особо зол.