Мальчики Дягилева

Юрьенен Сергей

– Где же вы живете?

– Повсюду. Нынче здесь, завтра там. Но, слава Богу, у меня, – сказал Массин, – есть остров.

Я окинул глазами зал, но имелась в виду не метафора:

– В Неаполитанском заливе.

– Целый остров?

– Собственно, там их даже три, но обитаемый только один. Дягилев мне подарил. Царствие ему небесное.

Под наше первое Рождество, когда мы бежали под дождем без зонтов из "Гальри Лафайет", где покупали дочери подарок, я пришел в восторг, заметив на задах Опера табличку, стандартную, синюю с зеленым кантом: Place Diaghilev* . Можно быть русским – и при этом не пропасть. Париж наглядно

мне показывал. Обнадежило необычайно.

И сейчас, несмотря на солнце, пот и топот черной балерины, я почувствовал себя, как на сеансе спирит при появлении великой тени:

– Вы знали Дягилева?

***

Нижинский, дневник:

Русское правительство дало нам наше образование. Дягилев взял меня в Париж.

***

– А кто забрал меня в Париж? Это из-за него я оставил мою милую родину.

– Когда же это было?

– Сейчас вам скажу. Станиславского я встретил у Кзотовой, которая вскружила ему голову, это была жена чиновника особых поручений Его императорского величества… Он меня увидел в Петербурге в двенадцатом году, когда я танцевал в "Антонии и Клеопатре". А Дягилев… В тринадцатом. И я уехал из России.

– В тринадцатом?

– Да.

– До революции? До первой мировой? До всего?

Человек доисторической эпохи смотрел на меня с непонимающей улыбкой. В уме я произвел подсчет. – Шестьдесят пять лет назад?

Старик смутился:

– Разве?

Мы стали смотреть, как входит с подносом милитарная канадка, как опускается на голые колени, предлагая кофе и воду.

***

– Итак, – сказал Леонид Федорович. – В начале начал был Дягилев…

В авиаблокноте, которым он меня снабдил, я сделал пометку: характер отношений? Но задавать вопрос раздумал после того, как он строго уточнил:

– Дягилев – и его система объединенных элементов.

– Что это за система?

– Дягилев, как вы знаете, хореографом не был. И в четырнадцатом году, как раз перед войной, он назначил меня в Париже хореографом своих "Русских балетов".

– А кто был до вас?

– Сначала Фокин, а потом, до того, как пришел я, Вацлав. Бог танца, – добавил он, глядя на мое замешательство. – Вацлав Фомич…

****

Нижинский, дневник:

Дягилев любит Массина, а не меня… Дягилев ужасный человек. Я не люблю ужасных людей, но я не буду причинять им вреда. Я не хочу, чтобы они были убиты. Они орлы. Они не дают жить маленьким птицам, поэтому нужно быть начеку против них. Я люблю их, потому что Бог дал им жизнь, и он один имеет право на их существование. Не я буду им судьей, а Господь, но я скажу им правду. Говоря правду, я разрушу зло, которое они сделали. Я знаю, что Ллойд Джордж не любит людей, которые стоят у него на пути. Дягилев тоже. Дягилев меньше, чем Ллойд Джордж, но он тоже орел. Орел не должен вмешиваться в жизнь маленьких птиц, следовательно, ему нужно давать достаточно пищи, чтобы он на них не нападал. Дягилев – плохой человек и любит мальчиков. Нужно любыми средствами удерживать мужчин, как он, от совершения их дел…

Дягилев – плохой человек, но я знаю, как уберечься от его безобразий. Он думает, что моя жена имеет все мозги и поэтому боится ее. Он не боится меня, потому что я вел себя нервно. Он не любит возбужденных людей, но он нервный, так как всегда стимулировал себя до возбуждения, как и его друзья.

Он, его друг, очень хороший человек, но

скучен. Его цель проста. Он хочет стать богатым и выучить все, что знает Дягилев. Он не знает ничего. Дягилев думает, что он Бог Искусства. Я хочу бросить ему вызов так, чтобы весь мир увидел. Я хочу показать, что все искусство Дягилева – полная ерунда. Я работал с ним пять лет без отдыха. Я знаю все его хитрые трюки и привычки. Он был с Дягилевым. Я знаю его лучше, чем он знает себя, его слабые и сильные места. Я не боюсь его. Он богатый человек, так как родители оставили состояние. Испанцы проливают кровь быков и, следовательно, любят убийство. Они ужасные люди, потому что убивают быков. Даже церковь и папа не могут положить конец этой бойне… Дягилев говорит, что бой быков – замечательное искусство. Я знаю, что они оба скажут, что я сумасшедший и нельзя обижаться на меня, потому что Дягилев всего использовал этот трюк; он думает, никто его не понимает. Я понимаю его, и поэтому вызываю его на бой быков. Я этот бык, раненый бык. Я Бог в быке…

*

– Большое влияние, – продолжал Леонид Федорович, – оказал на меня Пикассо, который жил тогда под Парижем, километрах в шестидесяти. Он стал мне покровительствовать. Я прислушивался к каждому его слову. Массин, говорил мне Пикассо, вам нужно катастрофу. Он был с нами в Неаполе вместе с Кокто. Я помню его замечания, очень интересные. Тогда началась война, Дягилев телеграфировал своим друзьям: "Прекратить или продолжать?" Ответ был: "Serge, arrete-toi!* Но Дягилев удесятерил свои усилия.

***

Нижинский, дневник:

Дягилев умный. Василий, его слуга, говаривал: “У Дягилева ни пенни, но его ум стоит состояния".

***

– В Лондоне роспись занавеса делалась двумя русскими художниками, малозначительными. Пикассо приходил им помогать. Он приносил с собой зубную щетку, чтобы делать ресницы. О балете он говорил очень мало, пока не встретился с нашей танцовщицей Хохловой. Она тогда была в роли Делиситы. В шестнадцатом году в Риме Пикассо окрасил нам все аксессуары "Дамм ле боннер".

Шестнадцатый мы встретили в Испании, Пикассо был там с нами. В отеле "Ритц" в Мадриде в то время жила Мата-Хари. Она атаковала Дягилева письмами, которые хранились у него в испанском сундучке, обитом серебряными лентами. Ответил ли он взаимностью шпионке? Не могу сказать. Не знаю. Но когда мы возвращались, на границе Дягилева задержали двое в очках. Начались расспросы о Мата-Хари. Если бы нашли сундучок, Сереже грозила бы тюрьма.

Немцы обстреливали Париж. Я видел, как на улице разорвался снаряд.

Мы поехали в Лондон. Там тогда разразилась эпидемия испанки. Шестифутовые полисмены падали, как мухи. Тем не менее, все ходили в Мюзик-Холл. Там выступали клоуны и дрессированные собаки. И вот вместо всего этого появился дягилевский балет. Театр назывался "Колизеум". Там было полно щелей и дуло со всех сторон. А до этого, в Риме, Дягилев нашел музыку Россини, который написал, чтобы развлечь друзей, "Альхамбру", пустячок. Дягилев показал ее нашему агенту, Вальдхайму. “Что вы думаете?" Вальдхайм сказал: "Два-три раза сможете дать". И вот премьера в Лондоне. В главной роли у нас Лидия Лопухова. Утром перед премьерой во всех лондонских газетах сенсация. Исчезновение Лопуховой! Оказалось, Лиду увез в провинцию какой-то казак. За три часа до начала спектакля Дягилев предложил ее роль Вере Немчиновой, танцовщице из кордебалета. Спектакль прошел. И раз прошел, и два, и три, и сорок пять раз без остановки.