Мальчики с бантиками
Шрифт:
– Ну, есть два.
– Без «ну»!
– Есть – без «ну»: два наряда… А за что-о?
После обеда Синяков дружески подсел к Савке:
– Как тебе понравилось на флотской малине?
– Мне пока нравится. А тебе как?
– Жить можно, – отвечал Синяков. – Если ты еще и гальюны за меня выдраишь, так совсем хорошо будет.
– А наряды получал не я, – возразил Савка.
– Силу богатырскую тоже ведь не ты демонстрировал в Экипаже. А я ведь тебя предупреждал, что Витька Синяков даром ничего не делает. Не пойдешь гальюны драить, я кому надо капну,
– Ладно. Пойду. Выдраю.
– А еще с тебя десять хлебных паек, – добавил Синяков.
Придется отдать. Чтобы шума не поднимал.
Спору нет, народ собрался разный… В основном – горожане, дети пролетариев и интеллигентов. Как это ни странно, очень мало юнг вышло из семей моряков. Больше всего явилось из провинции, где и моря-то никогда не видели. Но из русской истории известно: знаменитые флотоводцы, как правило, родились в раздолье полей и лесов, детство провели на берегах тихих, задумчивых речек, где водились скромные пескари, никогда не мечтавшие об океанах.
Были среди юнг и такие сорвиголовы, что перешли линию фронта, чтобы не жить в оккупации. Были детдомовцы, серьезные покладистые ребята, потерявшие родителей или никогда их не знавшие. Были и беспризорники, которых милиция подобрала на вокзалах, где они погибали от грязи и голода, попрошайничая или воруя. Наконец, был один парнишка из партизанского отряда, который уже изрядно хлебнул военного лиха, прежде чем исполнилась его мечта о море.
Сытых среди юнг не встречалось, а молодые растущие организмы требовали обильной кормежки. Война внесла свои жестокие нормы, и хлеб по карточкам приобрел для людей особый вкус и ценность. Оттого-то юнги, попав на флотский паек, вдохнув ароматов камбуза, обрели чудовищный аппетит, который не могли позволить себе прежде. Появились и «шакалы», что с утра до вечера маячили возле камбуза, обещая кокам вымыть баки из-под супа, в чаянии, что за это им что-либо перепадет. Подростки с более гордым характером клянчить не могли, зато изобретали свои способы предельного насыщения.
Мазгут Назыпов первым протянул Савке руку.
– Здравствуй. Ты на меня не сердишься?
– Нет. Я нашел другого.
– Вот и хорошо, – обрадовался Мазгут. – Давай условимся так: сегодня за ужином ты съедаешь мою и свою горбушку, а завтра я ем за тебя и за себя… Согласен?
– Конечно. Две горбушки всегда лучше.
К ним подошел рослый красивый подросток, который случайно слышал их разговор. Он сказал, что ему все это нравится.
– Включайте и меня в свою комбинацию. Съесть три пайки сразу еще лучше, нежели только две. Кстати, будем знакомы – Джек Баранов, москвич, будущий подводник.
– А почему ты Джек? – спросили его.
– Вообще-то я чистокровный Женька. Но я не понимаю, почему хуже называться Джеком. Вы Джека Лондона читали?
– Здорово пишет!
– Со временем собираюсь писать не хуже.
– Ого! Джек, но пока ты не Лондон, а только Лондоненок.
– Идет
Но жеребьевку пришлось отменить за неимением монет и спичек. Договорились на словах, что обжорствовать начинает Савка: сегодня ему предстоит слопать сразу три пайки!
За ужином юнгам объявили, что завтра придут врачи. При этом у Савки екнуло сердце: опять станут крутить и щупать каждого. А вдруг обратят внимание, что левая рука у него не в порядке? Но старшины тут же его успокоили:
– Завтра всем будут сделаны уколы! Не отлынивать…
Большие чайники ходили вдоль длинных столов, а перед Савкой лежали сразу три горбушки хлеба. Только он было вознамерился запивать их чаем, как сзади к нему подкрался Витька Синяков:
– А-а, вот ты где затаился от суда истории…
Заметил три горбушки и заграбастал их себе.
– Ого, сколько ты нашакалил! С тебя еще семь таких же. Войди в мое трагическое положение: курить охота, а хлеб при случае можно обменять на табак. – И похлопал Савку по плечу, чтобы тот не раскисал: – Не плачь, дитя, не плачь напрасно. Спроси любого грамотного, и тебе скажут, что наедаться на ночь вредно.
Перед отбоем Савку прижали в угол Джек с Мазгутом:
– Слушай, ты зачем отдал наш хлеб этому прохиндею?
Савка признался, что, если бы не этот Синяков с его развитыми бицепсами, не видать бы ему флота как своих ушей.
– По-моему, – сказал на это Джек Баранов, – Витьке хлеба не давать, а лучше сообща набьем ему морду.
– Набей! – возразил Мазгут. – Ты ему банок накидаешь, а он доложит, что Савка врачей обдурил.
После чего друзья решили несколько вечеров поголодать, но чтобы Савка сразу рассчитался со своим вымогателем.
– И больше с ним не связывайся, – внушали они ему. – Врачей пока избегай. Приживись на флоте, чтобы тебя оценили. Попадешь на корабль, там доктора не такие живоглоты, как в тылу. Там тебя подлечат и – порядок… Пошли спать, ребята.
Но от Синякова не так-то легко было отвязаться.
– Уже кололи тебя? – спросил он Савку утром.
– Во какой шприц… А тебя?
– Моя нежная натура этого не выносит. Будь другом, подставь врачам попку и за меня. Назовись моей фамилией, как я когда-то назвался твоей… Или забыл услугу?
Пристав к очередной партии юнг, Огурцов покорно спустил штаны и принял второй укол. С болью чувствуя, как входит в тело игла, Савка уяснил для себя житейскую истину: одна ложь цепляется за другую, и из маленькой лжи вырастает большая ложь…
За два дня он рассчитался с Синяковым хлебом:
– Мы в расчете, и больше ко мне не лезь.
– Насколько я понимаю в политике, – ответил Витька, потрясенный честностью Савки, – ты моим верным вассалом быть не желаешь.
– Не желаю. У меня другие друзья.
Синяков откусил сразу половину пайки. Жуя хлеб, промычал:
– Ну, валяй. Посмотрим. Кстати, что у тебя с лапой? В каких дверях тебе ее прищемили? Может, ты инвалид какой?
Савка побежал прочь. Ну и липуч, проклятый.