Мальчишник

Мне не очень хотелось идти туда, накануне выпал снег и всю ночь дул свирепый северный ветер, и теперь улицы сплошь устилал гололед, и редкие прохожие шли осторожно, напряженно переставляя ноги, не ходьба – мука, я только посмотрел в окно на улицу, и пропала всякая охота выходить из дому. Да и что мне там скажут нового, чего я не знаю, чем порадуют? Пореже надо встречаться, тогда и радости от встреч будет больше, но думая так, я втайне злился на себя, потому что знал, что пойду, обязательно пойду, несмотря на непогоду, на гололед, на муку, а не ходьбу, и мало того, что пойду, а даже, как обычно, приду первым, в лучшем случае – одним из первых. Ну что за характер? Почему я не могу вести себя соответственно возрасту, солиднее, степеннее, почему не могу остепениться, ведь молодость давно прошла, оставив по себе горечь воспоминаний, когда как будто все делалось не так, как хотелось, все оставляло чувство пустоты и сожаление, но не теперь, нет, не теперь, потому что сейчас вспоминая те годы, я мало о чем сожалею, даже можно сказать – ни о чем не сожалею, вот так, годы проходят, а я не умнею, не меняюсь, не молодею…

Накануне позвонил Зохраб и сказал:

– Ах, пора бы нам пора, что мы делали вчера… Привет, дед, как поживаешь?

– Это риторический вопрос? – в свою очередь спросил я.

– Нет, вполне конкретный, так что отвечай конкретно.

– По– разному.

– Завтра мой день. Я вас гуляю. На старом месте, в шесть вечера. Тебя устраивает?

– Вообще-то, – промямлил я, – Завтрашний день забит до вечера.

– Вообще-то, – передразнил он меня, – никто из нас не бездельник, слава Богу. Так что не выёживайся, как ёжик, а помоги другу собрать шайку. Ты можешь позвонить ребятам?

– Кому?

– Ну,

хотя бы близнецам, остальных возьму на себя.

– Ладно, – сказал я довольно вяло, еще не решив окончательно, но уже поддавшись его наскоку, он знал, как со мной разговаривать, не первый день знаем друг друга, не первый год и не первое десятилетие, изучили друг друга вдоль и поперек, – Скажи хотя бы, – уже сдаваясь, попросил я, – Причина есть, или просто дудушка встала?

– Нашим с тобой дудушкам пора на покой, – сказал он. – А причина есть. И если б ты был повнимательней к друзьям-товарищам и дружбе, то должен был бы вспомнить, что исполняется тридцать лет со дня нашего поступления в институт…

– Разве? – стал медленно соображать я. – Мы же в прошлом году отмечали это событие, или не это?.. Акиф тогда, я помню, нас собрал.

– Мы уже три года отмечаем это событие. А что делать, брат, если в нашей убогой жизни так мало событий? Но все это были генеральные репетиции, – отпарировал он. – А теперь показательные выступления – напиваться до исступления. Ты готов?

– Звучит заманчиво…Ладно, – сказал я, – позвоню близнецам.

И, положив трубку, я решил не откладывать обещанного и позвонил Сеймуру.

– Нас Зохраб завтра в шесть собирает, – сообщил я ему. – Придешь?

В квартире Сеймура творилось что-то невообразимое – кто-то кричал, слышался детский плач, звон посуды, и все так отчетливо, будто специально шумели в трубку.

– Что ты сказал? – прокричал Сеймур.

Я повторил.

– Ладно, придем, – прокричал он, – Наденем свои новые зубы и придем.

– Передай Теймуру, – закричал я.

– Естественно! – заорал он в ответ.

На крик из соседней комнаты прибежала жена.

– Что случилось?

– Это риторический вопрос? – дурачась, спросил я.

Она не любила, когда я отвечал ей вопросом на вопрос, и тут же взъярилась.

– Опять собирается ваша банда?! Опять на ушах приползешь?! Забыл, что с тобой было в прошлый раз, когда напился, забыл?!

На черта они тебе нужны? Какой прок от них? Они все на прекрасных должностях, деньги гребут лопатой, а кто-нибудь из них помог тебе, когда ты был на грани… и чуть не…

– Ладно, займись своими делами, – отмахнулся я от нее.

Но она еще долго занималась именно моими делами, так что пришлось запереться от нее в туалете, но и это ее не остановило, она еще некоторое время говорила с дверью туалета, а я сидел на унитазе и думал о своей загубленной много лет назад жизни.

Я еще немного посмотрел в окно на прохожих с трудом шагавших против ветра на углу соседнего дома, посмотрел на часы – оставалось немногим меньше часа до назначенной встречи – и решил выйти и пойти пешком – благо погода как раз была подходящей для сумасшедших любящих ходить пешком. При нормальных погодных условиях от моего дома до ресторана, где мы обычно собирались время от времени, было не больше пятнадцати минут ходьбы, но теперь условия были ненормальные, и я вышел…

И как всегда пришел первым. За пять минут до назначенного времени. Это у меня привычка такая, нормальные люди обычно опаздывают, я всегда прихожу раньше времени, хоть на несколько минут да раньше, как бы ни старался придти вовремя не получается, не то что опоздать. Можно было, конечно, походить возле ресторана и войти ровно в шесть, но было бы от кого скрывать свой изъян – эти ребята меня знали лучше меня самого. Как, впрочем, и я их.

В просторном зале был только Зохраб, он ходил вокруг стола, критически осматривая блюда с холодными закусками, бутылки с разнообразными напитками, а заодно и официанта, тихо, как тень шагавшего следом за ним.

– Ты что, новенький тут?

Задав этот вопрос, он заметил меня, вошедшего в зал.

– О-о! – воскликнул он. – Привет! Ты опоздал. Все уже ушли.

– Очень смешно, – сказал я.

Мы расцеловались с ним, он стал насильно усаживать меня во главе стола, но я воспротивился.

– Не могу я сегодня быть тамадой, – пояснил я.

– Почему? – возмутился он. – Ты самый красноречивый.

– Дар речи потерял. Посадишь туда Тофика.

И как раз открылась дверь и вошел Тофик.

– Вот он, легок на поминках, – сказал Зохраб.

– Не говори пошлостей шестидесятых годов, – отпарировал Тофик.

– Извини, – сказал Зохраб, – Я и забыл, что ты литератор и к словам относишься болезненно.

– Он забыл! – деланно возмутился Тофик. – А я вот возьму и забуду, что ты ректор института.

– Прошу не забываться! Мой институт уже давно приобрел статус университета!

– Ладно, хрен с тобой вместе с твоим университетом.

Мы оба поцеловались с Тофиком. Потом подошли близнецы – Сеймур и Теймур. Они были удивительно похожи друг на друга, как и полагается близнецам, оба работали в одном бизнесе, занимались продажей автомобилей «Лексус», но теперь, когда им было за пятьдесят, они оба посчитали, что быть такими похожими друг на друга просто неприлично, одно дело в детстве, другое – когда ты занимаешься солидным делом и сам вполне респектабельный немолодой человек, и потому по совету известного визажиста, Сеймур отпустил усы и бороду, а Теймур – напротив – побрил наголо голову по сегодняшней, кстати, моде. И теперь никто из богатых клиентов их не путал, и они не чувствовали себя неловко всякий раз, когда это происходило.

Минут через десять собралась вся наша компания. Тофик, немного пококетничав и поломавшись, все-таки, по настоянию общественности занял место тамады во главе стола, и возлияние началось, сначала тихо, минорно, проникновенно, бескровно, но постепенно, по мере выпитых бутылок, накал нарастал, разговоры сделались шумнее, шутки – опаснее, поцелуи – чаще, воспоминания сентиментальнее, слезливее…

– Кстати, – вдруг вспомнил Марат, самый младший из нас, хотя давно уже стерлась эта возрастная – всего в год – разница между нами, – здесь у них есть фотограф…

Все шумно изъявили желание быть запечатленными, был призван фотограф, который и запечатлел многократно, соответственно своему вкусу и профессиональному мастерству, и обещал к концу нашей вакханалии вручить.

Мы уже выпили друг за друга и теперь пошли по второму кругу.

– Ребята! – встал с бокалом в руке Тариэль. – Я хочу выпить за Акифа. Акиф самый из нас…

– А что ты пьешь? – перебил его Марат. – Что у тебя в бокале, признавайся!

– У него кола, сами видели! – вставили одновременно Сеймур и Теймур.

– Нет, это вино, – оправдывался Тариэль. – Погодите, дайте сказать…

– А что ты нам можешь сказать?!

– Не пей вина, Гертруда, – вкрадчиво произнес Тофик.

– Да ну вас! Закройте, пожалуйста, пасти и откройте уши. Так вот, я хочу выпить за Акифа. У Акифа есть одна прекрасная черта, которую я пожелал бы всем нам и самому себе в том числе, это…

– Черта характера? – стал уточнять Акиф.

– Ты можешь заткнуться? – поинтересовался Тариэль.

– Да все равно же ничего не слышно, – стал оправдываться Акиф.

– Я про тебя, болвана тост пытаюсь сказать…

– Тихо, ребята, дайте человеку сказать, – вдруг неожиданно заговорил самый молчаливый из нас – Ариф.

– О-о-о! – удивился Зохраб. _ Тихо, тихо! Оно заговорило, – с суеверным ужасом произнес он, показывая на Арифа.

За столом друг возникла на секунду необычная тишина, за которой последовал взрыв хохота, все смотрели на Арифа и смеялись, а он невозмутимо оглядывал нас за столом и тихо улыбался.

– Оно заговорило! – повторил восторженно Зохраб. – Ну– ка скажи еще что-нибудь…

– Скажи – мама, ма – ма, – умирая от пьяного смеха, проговорил Марат.

– Тихо, ребята, в самом деле, – поднялся с бокалом в руке Теймур и вслед за ним тут же поднялся Сеймур, будто собирался петь вместе с братом, – Я хочу поднять тост за здоровье Зохраба…

– Зохраб– прекрасный друг, отзывчивый товарищ, – подхватил Сеймур.

– Часто именно по его инициативе мы собираемся здесь, и эти встречи уже давно, долгие годы стали для нас, так сказать, отдушиной, – продолжил Теймур.

– Отдыхом от работы и от семейной жизни, – вставил Сеймур, – Ну, ребята, успокойтесь… Мы же тост говорим…

– Не обращай внимания, говори, – сказал Теймур, – Зохраб – из тех людей, которые дружат бескорыстно, у него есть талант дружить…

– И это, уверяю вас, – подхватил Сеймур, – большой и редкий талант в наше прагматическое время…

– Какое, какое время? – дурачась, спросил Акиф.

– Не говори иностранных слов! – строго предупредил Тофик, – Мы – за чистоту языка, и за чистоту можем пасть порвать…

– Ребята, давайте выпьем за дружбу, – надрывался Тариэль, – За дружбу, ребята!

– За нашу дружбу, – уточнил молчаливый Ариф.

– О-о! Оно заговорило еще раз!

– За нашу, за нашу, за чью же еще, не за дружбу же народов…

– За дружбу народов пили в советское время, и вот чем все закончилось…

– У нас так не закончится.

– О! Оно заговорило еще раз!

– Разговорилось! Ха-ха-ха!

– Тише, тише! Я предлагаю выпить за Акифа, он – отличный друг, отличный семьянин, и самый шустрый среди нас: раньше всех нас стал дедушкой!

– А помните, – сказал Ариф, ударяясь по своей давнишней привычке в воспоминания, – преподавателя по начерталке. Как он проводя бесконечную линию в пространстве, вышел из аудитории в коридор и вернулся через десять минут, проводя линию по стенам коридора…

– А помните нашего декана? Как он сорвал газету со стены в коридоре и запихнул в руки ошалевшему Тофику – иди почитай дома, дай пройти на мое рабочее место…

– Еще бы! Тофик тогда занимал пол-коридора… Жопа была, как танк…

– А сейчас он занимает пол-стола…

– А жопа, как бульдозер…

– Правильно, пора вернуться к мирной действительности! Скажем нет танкам, пушкам и войне! И да здравствуют бульдозеры – созидатели мирного строительства!

– Так выпьем за это!

– Еще как выпьем!

– Нет, о политике – ни слова!

– Не о чем говорить что ли?

– А о чем же?

– О бабах!

– Да, о бабах – это неплохая мысль, слава Богу, среди нас нет педиков…

– Ребята, я все-таки хотел бы продолжить свой тост за самого молчаливого из нас, за Арифа… Вот он сегодня заговорил, сказал целую фразу…

– И повторил ее!

– И это неспроста…

– Ну, выпил человек, с каждым может случиться…

– Тише, тише, я предлагаю тост за Тофика, он единственный среди нас человек, который, который… Заткнитесь, заткнись, Тофик, дай сказать…

– Вот мы все учились вместе, да, и дружим уже с первого курса, это, значит больше тридцати лет…

– Ё-моё, это же надо… Как человек считать научился…

– Пошли вы все в жопу, пожалуйста…

– Как будет угодно…

– Ребята, – встал с бокалом в руке Зохраб, – Я бы все-таки хотел бы тост о дружбе поставить в более узкие рамки…

– Ставь, ставь…

– Нет, шутки в сторону… Вот мы уже дружим больше тридцати лет, бескорыстно дружим, и это дорогого стоит, уверяю вас… Все мы занимаем хорошие должности, скажем так…

– И остаемся скромными…

– Да, все мы занимаем неплохие места в жизни, – повторил свою мысль Зохраб, и вдруг пьяным взглядом уставился на меня, сделал небольшую паузу и продолжил, – Но лично ко мне, как к ректору частного, правда, но уже хорошо себя зарекомендовавшего университета, никто из вас не обращался ни с какой просьбой, и к другим тоже, насколько я знаю…

– Проверь свою информацию.

– А что, обращались?

– Нет, шучу. Реплика из зала.

– Ладно, не в КВН играете, помолчите…

– На сам-мом деле, почему все орут?… Шумский хам…

– Как, как?! Кто хам!?

– Хам-мский шум, говорю… Моя тонкая душевная организация не выносит…

– Дайте человеку сказать, – произнес как бы через силу молчаливый Ариф.

– Мы и в самом деле дружим бескорыстно, – продолжал Зохраб, – Что в наше время большая редкость. За эту нашу бескорыстную дружбу я поднимаю бокал. Всем нам – здоровья и счастья.

– Аминь!

Все дружно поднялись из-за стола, хотя некоторые уже плохо стояли на ногах и их тянуло присесть, а еще лучше – прилечь, выпили водку в своих бокалах, шумно продолжая тост, делая поправки и дополнения, говоря друг другу задушевные, идущие от сердца слова, чокаясь пустыми рюмками, разливая водку на брюки соседа по столу, обходя стол и целуясь со всеми подряд, роняли что-то, что-то пытались поднять с пола, гасили сигареты в остатках салата, слезно клялись друг другу в дружбе еще на тридцать с лишним лет, падали за столом лицом в тарелку, официанты бегали вокруг стола, стараясь предотвратить стихийное бедствие, меняли пепельницы, вытаскивали из-под лиц грязные тарелки с остатками пищи и подкладывали чистые, подносили белоснежные салфетки, вытирали брюки клиентов, на которых вызывающе краснели пятна свежепролитого соуса… Излияния сопровождавшиеся возлияниями продолжались до поздней ночи…

Как и предсказывала жена, домой я добрался под утро то ли на ушах, то ли на бровях, потому что те части тела, на которых, обычно добираются, были временно, но полностью парализованы.

Я, шатаясь, прошел в свою комнату, все еще немного ориентируясь в квартире. Жена неотступно следовала за мной, ожидая благоприятного момента, когда можно было начать ворчать. Момент наступил.

– Здорово, отлично, – констатировала она мое состояние, – Можно сказать – напился до сердечного приступа, как в прошлый раз… Хорошие у тебя друзья нечего сказать, знают, что у тебя больное сердце, а сами, как нарочно…

На этих ее словах я нащупал в кармане что-то необычное, пошарил и вытащил конверт. С первой попытки, заметьте.

– О! Они тебе зарплату выдали за то, что ты рискуешь своим здоровьем на их поганых пирушках… – съязвила жена, следя за моими неуверенными движениями и внимательно глядя на неожиданный конверт в моих руках.

Я непослушными пальцами раскрыл конверт после долгой возни, во время которой жена не переставая что-то говорила, по всей видимости, неприятное в мой адрес, а также перечисляла все неприглядные стороны моих друзей, и стал разглядывать фотографии, которые кто-то, скорее всего – сам фотограф сунул мне в карман при расставании. Протер глаза и… волосы зашевелились у меня на голове.

– Ты вспомни только, вспомни, как они обошлись с тобой в то тяжелое для нас время, никто не поинтересовался, как ты, в чем нуждаешься, никто не протянул руку помощи, это теперь они друзья, когда у тебя уже, слава Богу, все нормально. А тогда… – тарахтела, не прерываясь ни на минуту жена.

– Пошла вон! – вдруг неожиданно для самого себя, потрясенный увиденным на фотографиях, закричал я истерично.

Жена испугалась по-настоящему, отпрянула, я вскочил и вытолкал ее за дверь. А дверь запер и снова сел к столу. Хмель моментально соскочил с меня, когда я вновь принялся, уже гораздо внимательней рассматривать фотографии. Я тщательно протер глаза, разложил перед собой на письменном столе фотографии, на всякий случай надел очки с незначительной минусовой диоптрией, хотя для своего возраста мог вполне обходиться без них, но, чтобы четче видеть… И что же я увидел? Ужас охватил меня, я не верил своим глазам, своим очкам…

На фотографиях творилось что-то невообразимое. Вот наш молчун Ариф вцепился в волосы Тофика, вонзив ему вилку в глаз, рот Тофика широко открыт, он видимо, что-то кричит, в руках у него бутылка и он бьет ею Арифа по голове, осколки летят в стороны, кровь из глаза Тофика хлещет так, что страшно прикасаться к этой цветной фотографии, до того все натурально, что кажется, кровь сейчас из фотографии брызнет на стол, на мои руки, в которых я держу фото, содрогаясь от ужаса и отвращения. Я взял другое фото. На ней близнецы Сеймур и Теймур перерезали горло Зохрабу, Сеймур держал за волосы голову своей жертвы, запрокидывая ее назад, чтобы брату-близнецу было бы сподручнее

резать, а Теймур с жуткой, сладострастной улыбкой на круглом лице, резал горло товарища по застолью, как режут барана. Я отложил фото, взял другое. На нем Марат вцепился зубами в ухо Тариэлю, тот яростно с хищным выражением на лице сопротивляется, вонзив нож в живот врага. А вот и я на следующем фото. Я сзади вонзаю нож в спину Теймуру, перерезающему горло Зохрабу. Тот от неожиданности даже не успевает поменять выражения лица – выражения сладострастного убийцы, получающего дикое наслаждение при виде крови своей жертвы. Но тихо подкравшись сзади, Акиф бьет меня по голове тяжелой пепельницей, из головы моей хлещет яркая густая струя крови… Я внимательно смотрел на фотографии, стараясь понять, как это произошло, что это за фокус, уж не оптический ли это обман? – потом так ничего и не поняв, в отвращении отшвырнул от себя все фото. Они рассыпались по полу, я уже не в силах был поднимать их, и как был за столом, так и заснул, положив голову на руку, крайне утомленный от пьянства и потрясших меня за последние пол часа впечатлений от полученных в подарок фотографий.

Утром – было уже позднее утро, я посмотрел на часы, они показывали без чего-то одиннадцать – я проснулся с головной болью, разбитый и усталый, будто и не спал вовсе, протер глаза, стал смутно припоминать события прошедшего вечера, повертел головой, чтобы убедиться, что она все-таки есть, не убедился, и пошел умываться. Шагнув к двери, чтобы выйти из кабинета, я наткнулся на фотографии, рассыпанные по полу. Я нагнулся, охнув от боли в пояснице, подобрал их и аккуратно положил обратно в конверт, в котором они и лежали. Предварительно я мельком оглядел их все. Ребята веселы, улыбаются, поднимают бокалы, что-то кричат, стараясь перекричать друг друга, целуются, вот и я на фото, меня целуют близнецы, а вот молчун Ариф обнимается с Тариэлем, признаются друг другу в вечной любви и дружбе, Марат наливает водку в подставленную рюмку Тофика, оба улыбаются мягкими, доброжелательными улыбками. Я тоже невольно улыбнулся. Повезло мне в жизни – хорошие ребята, отличные друзья. Прекрасная у нас компания старых друзей. И я с фотографиями в руке вышел из комнаты, чтобы показать их жене.